Отправлено: 19.12.06 18:04. Заголовок: Пролог (фанфик). Автор - Светик.

Небольшое предисловие

С чего все началось?
Ну, естественно, со сказки…
С того самого момента, когда я пересмотрела «Не покидай», а потом пришла на этот замечательный сайт.
Наверное, каждый, прочитав, или посмотрев произведение, которое не оставляет его равнодушным и затрагивает какие-то тайные струны его души, потом не раз возвращается к нему. Мы перечитываем в сотый раз полюбившиеся страницы или «до дыр» «засматриваем» пленку. А иногда начинаем придумывать продолжения, вариации на тему и т.п. Обилие фанфиков на сайте – тому подтверждение.
Как вы понимаете, я не стала исключением, поэтому осмелюсь предложить вашему вниманию свое творение.
«Пролог». Так я назвала его. Почему? Все очень просто - время действия – это несколько часов, которые остались до события очень важного в жизни главных героев НП. События, перевернувшего их жизнь и давшего толчок истории, придуманной и рассказанной Г.Полонским, а затем получившей свое воплощение в фильме. Я имею в виду заговор против Анри Второго.
Таким образом, была предпринята еще одна попытка разобраться, как собственно, заговорщики «дошли до жизни такой», показать их мысли, чувства и переживания накануне трагедии, разыгравшейся в Абидонском Королевстве. О чем они думали, вспоминали, пытались ли понять, как все могло случиться именно так, сомневались ли в чем- то… Или же все было предопределено и сожалеть было не о чем. А может быть, все это – трагическое стечение обстоятельств, очень часто имеющие место быть в нашей жизни…
Не знаю, в какой мере мне это удалось, и удалось ли вообще. Судить не мне.
Естественно, я не претендую на глубокий психологизм и серьезные исследования, и, кроме того, это мое первое произведение такого рода. Сами понимаете - проба пера. А посему прошу шибко сильно помидорами не кидаться.
Пользуясь случаем, хочу поблагодарить участников и авторов форума, чьи произведения собственно и сподвигли меня на создание моего фанфика, и главное, на его публикацию здесь.
И напоследок, считаю своим долгом предупредить, что, так или иначе, автор оставляет за собой право на полет фантазии и собственное видение характеров и событий.
В общем, больше утомлять не буду. Искренне надеюсь, что не зря отниму ваше время и внимание.


ПРОЛОГ



1
Утро выдалось просто замечательным: ярко алеющий восход, словно только что умытого свежей холодной водой солнца и чистое, без единого облачка небо красноречиво свидетельствовали о том, что день будет превосходным. Как по заказу. Лучшего и придумать нельзя. До выезда (а ехать до Кабаньего Лога предстояло часа три, не меньше) оставалось примерно полчаса, и во внутреннем дворе замка царила ужасная суета и неразбериха: хлопали двери, взад и вперед бегали слуги, слышался лай собак, окрики егерей и конюших, - словом, шли последние приготовления перед началом ритуала, именуемого «Большая королевская охота».
На дворцовой кухне вообще был Содом и Гоморра. Звенела посуда, дымились на плите горшки и кастрюли, в которых что-то кипело, шкварчало, булькало и издавало при этом восхитительный аромат. А в этом чаду и дыму туда-сюда сновали повара, служанки и поварята – приготовление обычного-то королевского обеда это уже событие, способное вызвать хаос и беготню, а сейчас тут готовился большой праздничный обед – не шутка.
На летней веранде, где придворные ожидали выхода их королевских величеств, тоже было весьма оживленно. Дамы, как всегда, не упускавшие случая похвастаться друг перед другом новыми нарядами, и кавалеры, также не упускавшие случая покрасоваться перед дамами, вели обычную светскую беседу.
-Какое чудесное утро, не правда ли?
-Да, сегодня удивительнейшим образом нам повезло с погодой…
-Душечка, Вам так идет эта шляпка, Вы в ней просто очаровательны!
-Дорогой барон, держу пари, что сегодня-то уж мне удастся обставить Вас в трофеях
-Хм…Вы так считаете?
В самом дальнем углу двора, почти у самых конюшен, придворный шут, актер, поэт и, кроме всего прочего, хороший друг короля Анри Второго - Жан-Жак Веснушка и его жена Мари снаряжали в путь свой расписной фургон. Жан-Жак, что-то напевая себе под нос, запрягал лошадь, время от времени, оборачивался и говорил двум мальчикам, стоявшим тут же, рядом:
-Жак, - обратился он к тому, что был постарше, - не путался бы ты тут под ногами, а пошел бы вон матери помог кукол уложить для сегодняшнего представления.
-А Вы, Ваше Высочество, - повернулся он ко второму мальчугану, - шли бы к себе, а то не ровен час, искать Вас станут.
-Я тут хочу остаться, - отвечал ему прелестный белокурый малыш, лет четырех, одетый в синий бархатный камзол, расшитый серебряными нитками.
Жан-Жак не успел ничего ответить, так как в это время к ним подошла высокая черноволосая женщина и, взяв юного принца за руку, сказала:
-Вот Вы где, Ваше Высочество, идемте скорее, а то Ваша матушка уже волноваться начала – куда это Вы пропали.
-Ну, Жаннет, ну пожалуйста, можно я тут останусь? Я хочу с Жаком, - заупрямился принц.
-Иди, Патрик, а то мама расстроится, а я пока тут отцу помогу. А приедем в лес, остановимся на привале и поиграем,- ответил Жак, с которым Патрик очень дружил. И не смотря даже на косые взгляды и ухмылки многих придворных (наследник престола приятельствует с простолюдином!) сам король одобрял эту дружбу.
-Идемте, Ваше Высочество, а то и мне попадет, - продолжала настаивать гувернантка, - идемте скорее, ваша матушка уже волноваться начала, и тетушка Ваша там…
-И Альбина?
-Ну конечно же,- улыбнулась Жаннет. Ни для кого во дворце не была секретом нежная и трогательная дружба принца и его кузины
-Ну ладно уж. Идем. – «сдался» Его Высочество, и Жаннет повела мальчика во дворец.
Ярко светило солнце, становилось все теплее - весна окончательно вступала в свои права. И от этого на душе у всех было легко и радостно.
Но никто: ни весело переговаривающиеся придворные, ни слуги, ни даже сами их величества – никто их них еще не знал того, что два наемника в черных масках уже ожидали в Кабаньем Логе своего часа. Приказ был получен, свинец забит в мушкеты, и отступать им было некуда. Осталось всего несколько часов, и они исполнят то, что им приказано – оборвать жизни короля и королевы. И с этого дня начнется в Абидонии совсем другая жизнь. Но никто пока еще не знал этого.
Почти никто…

2
-Ну что поняли, наконец?! - терпение канцлера вот-вот готово было лопнуть.
- Мне казалось, что мы давно уже обо всем договорились, все решено, и все пути отрезаны. К чему опять возвращаться к этому? - Нет, похоже, Оттилия была права: на этого – как она сказала?- безмозглого тупицу - и впрямь полагаться нельзя. Еще немного и я начну жалеть, что связался с ним.
-Ну … как бы…ты… это, свояк, - полковнику Теодору слова явно давались с трудом. Ему было не по себе в этом немного мрачноватом кабинете, да еще это «дело», как выражался канцлер. И как он может быть так спокоен? Словно для него убийство – это такое же обычное дело, как, скажем, наряжать елку к Рождеству! А впрочем…как знать, как знать?
-Так вот. Ты…это…ты и в самом деле думаешь, что мы …что нам нужно…
-О, боже! Сколько можно повторять?! – канцлер устало вздохнул и прикрыл глаза рукой, - Я в сотый раз Вам, господин полковник, говорю: у нас нет другого выхода! Теперь слишком поздно отступать. И давайте не будем больше об этом. Думайте лучше о том, что через несколько часов все будет кончено: Вы станете королем, и все королевские конюшни вместе с конюхами и лошадьми будут Ваши.
- Ну, раз так…раз ты думаешь… Ладно, видно, и впрямь ничего уж не поделаешь, - вздохнул полковник. – Тогда я, пожалуй, пойду. Надо еще проследить, как там сборы, да и Флору поторопить.
-Разумное решение, - усмехнулся канцлер. – Идите.
Теодор направился к двери.
-Полковник, - окликнул его канцлер, - помните, теперь мы с Вами слишком тесно связаны, и развязать этот узел Вы не можете! Поэтому, если Вы вдруг в самый последний момент…
-Да ты что, свояк? Я ж ничего, я все понимаю. У меня и в мыслях не было…
-Вот и славно. Очень рад, что Вы, наконец, поняли меня. Не смею боле задерживать.
Нет, думал канцлер, оставшись один. Он не подведет. Некуда ему деваться, у него тоже нет другого выхода. Что ж…осталось совсем немного. Всего каких-то три-четыре часа. И будет сделан еще один шаг к его цели. К той самой, к которой он идет уже очень давно. Практически всю свою сознательную жизнь. С того самого дня, когда он впервые сказал себе, что не просто сможет чего-то добиться в этой жизни, но и получит от нее очень многое. Ведь не может же такого быть, что бы совсем ничего не досталось ему от Судьбы. Должна же она наконец и ему улыбнуться. Поэтому-то и вся жизнь его – это попытка изменить свою судьбу. И пусть это оказалось не таким уж легким делом, но он просто уверен, что ему повезет. Должно повезти. В конце концов, он добьется своего – не свернуть ему уже с этой дороги. Дороги, на которую он встал чуть больше двадцати лет назад, когда был молодым, честолюбивым и восторженным мечтателем. И ему казалось тогда, что изменить мир – это так же просто, как читать букварь.
Как давно это было. И как недавно…

3
Всем известно, что детство – самая счастливая пора в жизни человека. Какой вздор! Большей ерунды невозможно и придумать. О своем детстве Арман Давиль предпочитал вообще не вспоминать. Если бы это было возможно, он бы вообще вычеркнул эти воспоминания из памяти, как вырывают ненужный листок из тетрадки, и уничтожил бы их совсем.
Арман был единственным сыном и наследником графа Жерома Давиля, но отца своего он видел крайне редко. Тот предпочитал весело проводить время в городе, в компании своих многочисленных приятелей, и свидания отца и сына происходили во время нечастых визитов Жерома в родной замок. Прибывал он туда из столицы всего лишь раз в два-три месяца, желая «переменить обстановку». Все остальное время мальчик рос предоставленный лишь заботам своего старого воспитателя Симона. Ни друзей, ни приятелей его возраста у Армана не было. Часы досуга он проводил в библиотеке, заменяя, таким образом, себе общение чтением. Но, несмотря на это, подобные дни, проведенные в одиночестве, считал он счастливыми. Потому что когда отец объявлялся в замке, жизнь превращалась почти что в ад. И ладно бы Жером совсем не замечал сына, с этим, при его редких визитах, можно было смириться легко. Но отец постоянно находил способ задеть и тем или иным способом унизить сына. Как бы Арман не старался угодить ему (а поначалу, еще в самом раннем детстве он очень любил и уважал своего отца), что бы он не делал, это всегда заканчивалось одинаково:
-Никакого толку от тебя нет! Боже мой, и зачем ты только на свет-то появился?!
Арман, думая, что он делает что-то не так, раз отец сердится, всегда чувствовал себя ужасно виноватым. Он старался еще больше, что бы угодить отцу, завоевать его любовь, но результат был прямо противоположным. Чем старше Арман становился, тем сильнее это его задевало, тем сильнее нарастала в нем обида и чувство несправедливости. Он пытался понять, чем вызвано такое отношение к нему, в чем он виноват и не находил ответа. Все разрешилось просто и само собой.
Армана всегда интересовал вопрос, кто была его мать. Отец никогда не говорил о ней, а старый Симон всегда опускал глаза и уходил от ответа, если Арман его спрашивал.
Когда ему было пятнадцать, он решился-таки спросить об этом отца. Жером посмотрел на сына с такой ненавистью, что молодому человеку стало не по себе.
-Какое тебе до этого дело? – процедил он сквозь зубы.
-Но, отец, поймите, я хочу знать, я, наконец, имею на это право. Ведь она была моей матерью, а я ничего не знаю о ней. Кто она была, как ее звали, что с ней произошло...
- Инесса…- тихо произнес Жером, и в этот момент в глазах его отразилась такая нежность, что Арман просто поразился. Он никогда раньше не видел отца таким. Впрочем, нежность эта исчезла из его взгляда так же неожиданно, как и возникла, и сменилась обычной холодностью и неприязнью.
-Что с ней произошло? – спросил Жером и, глядя сыну в глаза, выкрикнул:
-Она умерла! Умерла из-за тебя! Если бы не ты, она была бы сейчас здесь.
И с этими словами отец вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью, а Арман еще долго стоял посреди комнаты, как громом пораженный. Его мать умерла по его вине? Абсурд! Ведь он даже никогда не видел ее. Позже он узнал от Симона, что мать умерла всего через несколько минут после его рождения. Молодая графиня Давиль даже не успела взглянуть на сына. Для Жерома жена была всем, он жил и дышал только ею. Вот в чем дело! Отец так сильно любил мать, что не простил ему ее смерти. Поэтому он так не любит бывать дома – чтобы не вспоминать лишний раз об этой трагедии. «Но это же несправедливо! Несправедливо! – кричал Арману его рассудок, - В чем моя вина? В том, что родился? Но тут нет, и не может быть моей вины. Неужели же он не видит и не понимает этого? Ее уже не вернуть, но я здесь! И я мог бы заменить ее, мог бы стать для него источником радости. Я все делал для этого. Ну почему, почему он так ненавидит меня? Неужели любовь может сделать человека жестоким?» Тщетно пытался Арман найти ответы на эти вопросы…

Когда ему исполнилось семнадцать, отец умер от сердечного приступа. Арман остался совсем один, но как там ни цинично и, может даже дико, это ни звучит, он был рад этому.
От некогда весьма внушительного состояния Арману достались лишь одни долги да громкое имя.
Рассчитавшись кое-как с кредиторами, заложив все, что только было можно, Арман оставил замок и отправился в столицу. Денег у него было ровно столько, что бы снять себе небольшую, но вполне приличную квартиру и поступить на службу.
Теперь, оглядываясь назад, он думал, что это, пожалуй, были самые лучшие дни в его жизни. С тех пор он никогда больше не чувствовал себя более счастливым. Он был молод, полон сил и страстно желал многого добиться от жизни: счастья, успеха, уверенности в себе. Больше никто не посмеет унижать его, он просто не позволит этого. Никому.
Арману очень быстро удалось, во многом благодаря своему имени, получить должность секретаря при канцлере Абидонии – герцоге Филиппе до Рожери. Юный граф Давиль оказался весьма способным, он довольно быстро вникал во все дела и уже скоро неплохо разбирался в управлении государством. Канцлер Рожери, видя его способности и старание, оказывал ему свое покровительство. Он привязался к юноше, как к сыну, которого у него никогда не было, во всем доверял Арману и полагался на него. Благодаря его протекции Арман поступил в университет, который окончил с отличием, после чего стал самым доверенным лицом канцлера, его правой рукой. Рожери ввел Давиля в высший свет, он стал бывать при дворе. И вот тогда-то Арман и встретил Её… Встреча с ней, один ее взгляд перевернули его жизнь.
Ее звали Элеонора де Ланнуа. Она была похожа на прекрасную фею из сказки: хрупкая, почти невесомая фигура, она, казалось, не ходила по земле, а парила; золотистые локоны, спадающие на плечи и завораживающий, совершенно необыкновенный взгляд изумрудно-зеленых глаз. Ее отец был сказочно богат, а, кроме того, приходился его величеству троюродным братом, поэтому, естественно, что какой-то секретарь без гроша за душой был не пара его дочери. Но молодым людям это было совершенно безразлично. Они были заняты только друг другом и своим необыкновенным чувством, так внезапно захватившим их. Арман писал ей письма. Боже, какие он писал письма! Это же была просто поэма! Иногда он даже жалел, что сжег их потом, все до единого. Но никаких даже самых нежных слов не хватало ему, что бы сказать о своей любви.
Рожери предупреждал Армана, что не следует так поддаваться своим чувствам:
-До добра это не доведет! - часто повторял он, - Никогда не следует терять головы, сердце не должно преобладать над разумом.
Но Арман не придавал значения этим словам. Он понимал, что родители Элеоноры никогда не согласятся на их брак, и тогда они решились на тот отчаянный шаг, на который идут все влюбленные, которым чинят препятствия. Они решили обвенчаться тайно. Все уже было готово, но когда оставались считанные часы до побега (они предполагали тайно уехать в замок Давиля, где и должно было состоятся венчание), Арман получил письмо от совей возлюбленной. До сих пор помнит он, как строчки плыли перед глазами, а земля уходила из-под ног, когда читал он, и не письмо даже, а записку - всего несколько строк: «Прости меня, все было ошибкой. Не осуждай и забудь». А через неделю вся знать была приглашена в дом графа де Ланнуа на праздничный бал в честь бракосочетания его дочери Элеоноры с генералом де Верней.
-Так значит, все это был обман? Ошибка? Понятно, он богат да к тому же еще герой, увенчавший себя славой на полях сражений, а я? Кто я по сравнению с ним? Ноль! А все слова, клятвы, признания – все это просто пустые звуки. «Все было ошибкой». Выходит, что и любовь эта великая – ошибка. Глупость. А может, и нет ее совсем, любви? Как только появится в поле зрения женщины более удачливый кавалер, она тут же понимает, что ошибалась. Значит, все это был всего лишь сентиментальный бред, и только. Наваждение, больше ничего,- думал он.
-Ты так страдаешь? – спросил его однажды Рожери.
-Нет, Ваша Светлость. Мне это все совершенно безразлично, - стараясь казаться спокойным, словно это и в самом деле ему безразлично, ответил Арман.
-Правильно. Правильно, мой мальчик. Не стоит оно того. Поверь, в жизни есть гораздо более важные и более волнительные моменты. Любовь же…
-Всего лишь глупость. Ошибка. Теперь я это понял, ваша светлость.
-Именно. Поэтому забудь. Как можно скорее. Это ни в какое сравнение не идет с тем наслаждением, которое испытываешь, когда держишь в руках человеческую жизнь. И ты можешь сделать с ней все, что только захочешь. И еще. Самое важное. Запомни: никогда не следует прощать предательства.
-Как это, Ваша Светлость?
-Я покажу тебе. И ты поймешь.
Через несколько дней граф де Ланнуа и генерал де Верней были обвинены в заговоре против короля, схвачены и посажены в подземелье. Следствию не пришлось долго разбираться и что-то доказывать: в доме генерала были обнаружены письма, полностью изобличающие их с тестем. После допроса с пристрастием (а канцлер, как никто умел вести его) они признались в том, что готовились свергнуть, а может даже и убить его величество, поэтому суд был недолгим. Оба «заговорщика» были приговорены к смертной казни. Вечером Элеонора сама пришла к Арману. Она умоляла, плакала, клялась ему в любви, говорила что-то вроде того, что вышла замуж за человека, которого не любит только ради того, что бы спасти его.
-Мой отец все узнал о нас! Он поклялся уничтожить тебя, и он выполнил бы свою угрозу. Тогда это было в его силах. И даже заступничество канцлера не помогло бы тебе! Я пошла на это ради любви к тебе! Я люблю тебя. Всегда любила. Но сейчас молю только об одном: спаси моего отца! Ведь он не виновен.
Еще бы он был виновен! Ведь Арман сам писал те письма. Давиль смотрел на нее, на ее слезы и…не верил им. Ни на йоту. Они теперь совершенно его не трогали. Никогда больше он не поверит ни одной клятве, и больше ни одна женщина не заставит его страдать!
И, кроме того, теперь до него полностью дошел смысл слов его покровителя и наставника: «Истинное счастье – держать в своих руках человеческую жизнь». Теперь он понял это. Да, пожалуй, в сравнении с этим все сентиментальные глупости ничего не значат.
Он ничего не ответил Элеоноре. А на следующий день ее муж и отец были казнены. Она же, не перенеся позора, тем же вечером приняла яд. Узнав об этом, Арман почувствовал, как что-то, что еще не окончательно умерло в нем, шевельнулось в душе. Но он тут же поспешил изгнать оттуда остатки этого чувства. С тех пор он окончательно похоронил в своем сердце любовь и привязанность…Тогда ему казалось, что навеки.
По прошествии тринадцати лет после этого события умер его величество Фердинанд Третий. Трон занял его старший сын и наследник – принц Фредерик, ставший королем Фредериком Седьмым. Правда к тому времени он был уже тяжело болен – чахотка его буквально съедала, он таял на глазах. Корону Фредерик проносил всего лишь две недели. Но за это время в Абидонии случилось столько событий, сколь не случалось за последние двадцать пять-тридцать лет. Начать с того, что хоть и был Его Величество болен и слаб, но он все же успел сделать в стране кое-какие нововведения. А именно: отправил в отставку многих министров, преданных его отцу, во главе с Филиппом де Рожери. Фредерик всегда недолюбливал канцлера, то ли из-за личной неприязни, то ли были у него какие-то личные счеты, но так или иначе, став королем, он не намеревался терпеть около себя неугодных людей. Правда, это была единственная реформа в его коротком правлении. Его Величество даже не успел назначить преемников отправленных в отставку министров. Канцлер Рожери тоже не желал мириться с таким положением дел.
-Король не должен так обращаться с влиятельными людьми,- говорил Рожери своему секретарю и полковнику де Монтегю, также преданному канцлеру, и согласившемуся помогать ему.
-Ведь зачастую подлинной властью обладает не тот, кто носит на голове корону, а тот, кто стоит за троном. И также короли не должны забывать тех, кто помог им надеть корону. Покойный король понимал это хорошо. А если новый король этого понимать не хочет…то нам остается только заменить его. На того, кто будет более уступчивым, и на которого легко будет влиять. Ведь и о своей личной выгоде мы забывать не должны. Не так ли?
Тем же вечером граф Арман Давиль по поручению своего хозяина тайно встретился с младшим братом Фредерика - принцем Анри. Ему удалось побеседовать с ним и склонить на свою сторону. Анри был молод, поэтому не составило труда убедить его, что корона будет ему к лицу, да и юной супруге своей – красавице Эмме он хотел только добра. Поэтому естественно, что он согласился со всеми доводами канцлера. А еще Арману удалось найти очень хорошего доктора, который согласился пустить кровь его величеству.
Через два часа – король умер, да здравствует король Анри Второй. По завещанию, которое, Его Величество успел, тем не менее, составить, трон переходил к его младшему брату (хвала всевышнему, у братьев был очень похожий почерк, а печать канцлер Рожери еще не успел никому передать). Жена, то есть теперь уже вдова Фредерика Седьмого с маленьким сыном была выслана из страны. Но по дороге на родину – в Пенагонию – на карету королевы напали разбойники. Тела через неделю нашел лесничий…
А после этого начались еще более «удивительные» события. Сначала «по приказу короля» (читай канцлера Рожери) были сосланы на Остров Берцовой Кости те немногие, что были преданы покойному королю. А потом, канцлер, как обычно, через своего секретаря отдал приказ об аресте полковника Монтегю. Давиль сам передал приказ, подписанный Анри Вторым, адъютанту полковника – майору Теодору де Гранвилю, который помогал генералу в ночь смерти Фредерика. Благо дело, этот болван ничего не понял толком, а то отправился бы прямиком за своим господином.
Вечером того же дня к Арману пришел Альфред – один из самых верных агентов Рожери.
-Ваша Светлость, Вы столько лет уже служите нашему господину, и нам часто приходилось работать вместе, поэтому я думаю, и сейчас мы должны действовать сообща.
Видите ли, я считаю, что герцог поступает, не совсем правильно, ведь Вы…
-Я не совсем понимаю…- начал Давиль, но Альфред перебил его:
-Герцог де Рожери только что подписал приказ о Вашем аресте, и я подумал…
-Благодарю Вас, Альфред, я чрезвычайно признателен Вам.
Да, похоже, Рожери решил избавиться от всех свидетелей, - лихорадочно соображал Арман. И ему не важно, что я столько лет верой и правдой служу ему? Ну что ж, Ваша Светлость, Вы сами научили меня, что предательства не прощают. А еще Вы любили повторять, что в достижении своей цели средств, порою, выбирать не приходится…
На следующее утро канцлера Рожери нашли в постели мертвым. Он лег спать и не проснулся. Очевидно, ошибся и принял слишком большую дозу снотворного. Трагическая случайность: откуда ему было знать, растворяя положенную дозу снотворного порошка в воде (он всегда это делал сам), что там уже растворена тройная доза…
Так Арман Давиль стал канцлером Абидонии, а его прежнее место секретаря и доверенного лица занял Альфред.
Вы были правы, Ваша Светлость – власть и влияние лучше не делить и ни на кого не полагаться, я хорошо усвоил Ваши уроки, - говорил он себе в те дни. Но временами Арман стал ощущать какую-то усталость и, как когда-то давно, еще в раннем детстве, гнетущее одиночество…

День его назначения совпал с коронацией Анри Второго и его жены. По случаю чего во дворце был дан праздничный бал. Анри женился всего год назад на юной фрейлине, только-только прибывшей ко двору. Эмма де Фонтейн принадлежала к знатному роду, но, как это бывает часто, приданого у нее было немного. По слухам, почти все состояние мачеха, оставила своей родной дочери, воспитывавшейся за границей. Старшим же – Эмме и Флоре, досталась лишь небольшая доля. И вот, поди ж ты: этой юной прелестнице несказанно повезло, принц влюбился в нее и взял в жены, не взирая ни на что. Интересно, знает ли она, чего стоила эта корона, которая так ей к лицу?
Арман вообще не любил праздников, шума и большого количества народа, но в тот день, он просто не мог не присутствовать. Немного скучная и затянутая церемония коронации плавно перетекла в празднество, не ставшее от этого более увлекательным. Его Величество беседовал с только что назначенными министрами, а новоявленная королева милостиво одаривала своих придворных улыбками. Кроме того, Эмма была занята еще и представлением двору своей младшей сестры, только что приехавшей из Мухляндии. Давиль слышал про ее приезд, и ему было интересно посмотреть на наследницу состояния герцогини де Фонтейн. Да, следует признать, она восхитительна. Просто мечта для любого охотника за богатым приданым, ибо к состоянию и титулу Оттилии де Фонтейн прилагалась еще и красота. Что, согласитесь, бывает не так уж часто. Кроме того, она обладала еще какой-то особенной, королевской - усмехнулся про себя Давиль - статью и изяществом. Интересно, кто из этих болванов, расшаркивающихся сейчас перед нею, станет ее рабом. А сколько восторженных дураков уже пали к ее ногам? И долго ли она смеялась над ними? – подумалось ему.
Когда же дошла очередь и до него - граф, это моя младшая сестра. Наш новый канцлер, граф Давиль, - он только кивнул и поцеловал ей руку. Пусть не воображает, что раз у нее смазливенькая мордашка и она свояченица Его Величества, то он должен моментально потерять голову от восторга? Этого еще не доставало. Она ему абсолютно безразлична, и пусть видит это.
На следующий день он встретил ее в библиотеке.
-Так рано, а Вы уже за чтением? – удивленно спросил он.
Оттилия улыбнулась:
-Я понимаю, граф, Вам кажется, что для девушки приятнее танцев и кавалеров ничего нет, но это не так, смею заверить.
Мельком взглянул на корешок книги, которую она держала в руках – какой-то, он не рассмотрел какой именно, труд по древней истории.
Однако! Да она, похоже, не глупа, с ней можно побеседовать по-человечески.
Они разговорились, и Давиль несказанно удивился, как ему было легко с ней. За все эти годы, да что там - за всю свою жизнь он ни с кем не говорил откровенно. А этой девушке решился вдруг с такой легкостью открыть свою душу. Черт знает, что на него тогда нашло, что он стал исповедоваться перед ней в своем одиночестве и недостатке общения. Может быть, интуитивно понял, или же прочел в глубине ее больших красивых глаз, что нашел родственную душу? Ведь и в ее взгляде была какая-то тайная невысказанная боль… Так или иначе, она внимательно слушала его, и в ее глазах он читал участие.
С этого дня это стало для них своего рода ритуалом: всякий раз, как Оттилия приезжала в Абидонию на каникулы, они встречались в библиотеке и беседовали. Чем больше Давиль узнавал ее, тем больше поражался, насколько она умна, проницательна и не по годам рассудительна. Он поймал себя на том, что ему не явно не хватает общества человека, на которого он мог бы положиться, как на себя самого, который понимал и разделял его взгляды. Он устал постоянно быть один. И вот теперь, он, кажется, встретил такого человека на своем пути.
-Я не пойму, - сказала ему однажды Оттилия, - как Его Величество может позволять подобные вольности своим подданным? Как можно так распускать чернь?
Речь шла о новой забаве августейших особ – кукольном театре, созданном придворным шутом, этим, безусловно, талантливым нахалом Жан-Жаком Веснушкой. Над его представлениями, высмеивающими видных сановников королевства (особенно доставалось самому Давилю и свояку его величества полковнику Теодору) придворные хохотали до упаду. А над красивой легендой о Поэте и волшебной розе с ароматом Правды (вот уж бред из бреда!) дамы, не стесняясь, плакали, промокая батистовыми платочками глаза.
-Сначала подобные вот спектакли, - продолжала Оттилия, - а потом они и вовсе начнут делать то, что им заблагорассудится. Подданных следует держать в узде, и просто удивительно, как мой свояк не поймет этого!
Давиль смотрел на Оттилию буквально с открытым ртом: девушка читала его мысли!
Этот разговор окончательно все решил. Он понял, что лучше нее ему не найти. Можно и не стараться. Ему уже скоро тридцать пять, и он не может всю жизнь прожить одиноким и никому не нужным. А Оттилия во многом, слишком во многом похожа на него. Она умна, и поэтому должна понять это. Они нужны друг другу, и вместе многого смогут добиться. Кроме того, она, как ни крути, сестра ее ве ...

 Отправлено: 19.12.06 18:04. Заголовок: Пролог (фанфик). Автор - Светик.

... личества, а это тоже бесспорный плюс. Он же - первый после короля, человек в стране, и теперь ни одна придворная красавица не отказала бы ему, как некогда. Поэтому, когда Оттилия, через три года, окончив Университет, вернулась в Абидонию, он без колебаний предложил ей руку. Она ответила согласием, и через три месяца стала его женой.
Ни на минуту не пожалел Давиль о своем выборе. Оттилия стала для него просто незаменимой. Она была его правой рукой – самым верным помощником и преданным другом. Любое его начинание находило у нее поддержку, и без ее помощи он вряд ли смог бы претворить их в жизнь. Удивительно, но рядом с ней он перестал чувствовать себя одиноким. И был чрезвычайно признателен и благодарен ей за это. Иногда ему приходила в голову мысль, что она, быть может, заслуживает большего, нежели просто признательность, но она, казалось, большего не ждала от него и ничего не требовала. Для нее также было вполне достаточно того, что связывало их – общности взглядов и родства душ. По крайней мере, за четыре года, что минули со дня их свадьбы, Давиль ни разу не видел с ее стороны хотя бы и тени недовольства. Иногда он спрашивал себя, неужели для нее, молодой и необычайно красивой девушки, совершенно не имела значения влюбленность, обожание, поклонение. В ее возрасте это более чем естественно. Но Оттилия никогда не говорила с ним о любви. Даже слова этого он от нее не слышал. Может быть, кто-то, еще до их знакомства, разбил ей сердце, и она тоже разочаровалась в «сентиментальных глупостях»? Тогда эта странная затаенная в глубинах ее больших серых глаз боль получает логичное объяснение. И именно это способствовало тому, что она обратила на него внимание. Возможно… Но заговорить с ней о подобных вещах он не решался. К тому же, ему казалось, что та связь, что была между ними куда как важнее и в сто крат прочнее всякой пылкой страсти, о которой слагают поэмы и баллады.
Два года назад он убедился в этом.

Оттилия тогда готовилась подарить ему наследника. Это во всех смыслах необычайное событие должно было произойти в октябре. Было как-то даже немного странно, что на земле появится человек, который будет обязан ему своей жизнью. И Давиль пока не знал, как ему следует относится к этому человеку, которого пока еще вроде и не было, но вместе с тем, он был здесь, рядом. Поэтому этого события ждал он прежде всего с любопытством и некоторым волнением.
В середине августа королевская семья была еще в летнем замке на озерах. Обычно в это время двор уже возвращался в столицу, но лето в тот год выдалось жарким, всем хотелось еще немного продлить «летние каникулы», поэтому отъезд в город изо дня в день откладывался. Так или иначе, но никакой праздник не может длиться вечно, и дела вызвали канцлера в столицу. Оттилии до смерти не хотелось два часа трястись по жаре в карете, а вместо этого несколько лишних дней побыть на природе, в тишине и покое. Она спросила мужа, если дела не такие уж срочные, не обойдется ли он несколько дней без нее. Канцлер тоже рассудил, что хотя ему явно будет не хватать общества Оттилии в столице, но супруге в ее положении больше пойдет на пользу пребывание на свежем воздухе. Поэтому не будет большой беды, если Оттилия несколько лишних дней проведет на озерах и вернется в столицу через неделю, вместе со всеми. А если ему удастся решить все дела раньше, то дня через три-четыре он сам вернется за женой. Утром Давиль уехал в столицу, а вечером из летнего замка прибыл гонец от Ее Величества с сообщением, что его жена… при смерти. Сначала Давиль никак не мог понять, что это – дурная шутка или чудовищное недоразумение. Когда же до него, наконец, дошел смысл слов, произнесенных посыльным: «Ее Светлости очень плохо, господин граф, доктор говорит, что почти никакой надежды» - ему впервые в жизни стало по-настоящему больно и страшно…
Он бросил все дела и тут же отправился обратно. Всю ночь, пока ехал, отгонял прочь ужасную мысль о том, что может не успеть. Но, слава богу, когда рано утром он приехал в замок на озерах, было еще не слишком поздно. В замке царила атмосфера какой-то гнетущей печали, ожидания чего-то неотвратимого, неизбежного и ужасного. Об этом не говорили вслух, но по глазам доктора, слуг и своячениц он читал это. И чувствовал себя ужасно беспомощным от того, что не в силах ничего изменить.
Минувшей ночью Оттилия родила сына, а сама лежала в ужасной горячке и находилась на грани жизни и смерти. Давиль не знал, да и не хотел знать, что произошло за время его отъезда. Даже то, что мальчик родился очень слабым, и мало надежды было на то, что он выживет, его мало беспокоило. Покоя не давала только одна мысль – он не может потерять ее. Впервые в жизни он осознал, что это значит - потерять близкого человека. И его до боли в сердце пугала эта мысль. Он не хотел терять ее. Потому что даже и представить теперь не мог, как он будет жить дальше один. Без нее не будет и его жизни.
Весь день и всю следующую ночь шел проливной дождь, а Давиль сидел у постели жены, держал ее тонкие холодные пальцы в своей руке и шептал под стук капель по железной кровле: «Не уходи, прошу тебя. Ты нужна мне, ты не можешь уйти! Не оставляй меня…». Даже сейчас, спустя два года, он не мог без содрогания вспоминать эти дни.
Их сына не стало через четыре дня. Наверное, это ужасно, но он не ощущал особого горя и тяжести от этой потери. Умом Давиль понимал, что это его сын, но ведь он не успел привязаться к нему. Сердцем он до конца, казалось, не осознал, что это тоже был родной человек. Кроме того, состояние жены его тогда заботило гораздо больше. Она была для него бесспорно важнее. Странная мысль пришла ему в голову. Вдруг перед ним неожиданно встало его прошлое, и он вспомнил о своем отце: теперь он, пожалуй, наконец, до конца понял причину его отношения к нему. Постоянно видеть перед собой напоминание о своей тяжелой утрате. Да, похоже, его отец был очень несчастным человеком…
Оттилия пришла в себя через три дня после смерти сына, и Давиль ощутил необычайное облегчение и радость – теперь все было позади.
Он видел, что она сильно страдает, хотя и старается не показывать вида, и хотел ее утешить. Но как это сделать он не знал. Не знал, что и как сказать ей, что б облегчить ее боль. Он понимал, что простая жалость не нужна ей, да и слова, в сущности, способны мало что изменить. Оставалось только ждать. Время лечит, и постепенно Оттилия оправлялась от этого удара. И хотя за два года эта рана вроде бы и затянулась, но что-то все же изменилось в ней. Он даже не мог дать точного объяснения, что именно.
Она стала более язвительной. Давилю иногда становилось даже немного не по себе: жена в адрес родственников отпускала такие шпильки, что было просто удивительно, как это до сих пор не спровоцировало скандала.
Ее раздражало буквально все, что происходило во дворце. Особенно бесконечные балы и праздники. А уж про новую забаву – кукольный театр Жан-Жака Веснушки и говорить не приходится. Ему если честно, он давно уже был, как кость в горле. Оттилия же раньше всегда делала вид, что ей решительно нет до этого никакого дела. Но теперь, он видел это ясно, ей с каждым днем все труднее сдерживаться.
В одном только она осталась прежней – в преданности и верности ему и его делам. И помощь ее была поистине бесценной. Ведь именно Оттилия посоветовала ему до поры до времени позабыть об одном «пикантном» деле, которое касалось полковника Теодора (через год после того, как он получил чин полковника, Теодор женился на старшей сестре Оттилии – Флоре. Поэтому теперь они, сами понимаете, считались родственниками):
-Сейчас не время, но, кто знает, возможно, когда-нибудь, это тебе пригодится.

В тот день все пошло наперекосяк с самого утра. Начать с того, что Его Величество наотрез отказался подписать смертный приговор двум проходимцам, позволившим себе в кабаке, по пьяной лавочке, крамольные речи по поводу королевской власти вообще и «произвола канцлера» в частности.
-Это слишком, дорогой канцлер! Эти люди сами не ведали, что болтали, достаточно с них будет простого заключения.
-Но, Ваше Величество, смею Вам возразить, что…
-Граф, мне кажется, Вы забываете, что король здесь – я!
Давиль был просто вне себя от этого заявления! «Король здесь – я!» - а чьими силами? Чьи руки надели на Вас корону, Ваше Величество? Кто не побоялся запачкаться, что бы Вы носили ее?! Слишком быстро Вы забыли ту ночь, когда дрожащей рукой писали «завещание» под диктовку Рожери!
-Неслыханно! – продолжал «кипеть» канцлер, рассказывая об этом жене, - вчера он при всех заявил, что «вводя новый налог, я забочусь о своем кошельке», а сегодня это! Он перешел все мыслимые и немыслимые границы!
Такие разговоры между ними стали уже обычным делом, и всегда проходили по одному сценарию: он выходил из себя, а Оттилия уверяла, что не стоит принимать это близко к сердцу.
Однако, видимо, она тоже была не в духе в тот день, потому что вместо обычного ее «успокойся и не трать на него зря свои нервы» она пожала плечами и сказала:
-А что еще ты ждал? Благодарности?! Смешно…
Это еще больше раззадорило канцлера, он никак не мог успокоиться.
-Он слишком быстро забыл, что если бы не я и не Рожери, не бывать бы ему королем! Никогда!
-А что ты мне это говоришь? Ты Его Величеству это скажи. И вообще, не понимаю, ты что, до сих пор не уяснил себе, что все эти голодранцы, во главе с несносным шутом, ему и моей так называемой сестре дороже всех на свете? Скоро он начнет за стол их с собой сажать, а ты, господин канцлер, будешь просить у них позволения слово сказать!
-Ты издеваешься? – опешил Давиль.
-Ничуть. Все к этому идет, если так будет продолжаться и дальше. И самое ужасное, что ты – ты!- ничего не этого не замечаешь! Или не хочешь замечать.
-Но что я могу поделать?! – потеряв контроль над собой, буквально заорал канцлер.
-Не кричи! Я на слух пока еще не жалуюсь, - осадила его супруга.
-Что ты можешь сделать? – усмехнулась она, - у тебя есть один выход: убить его!
Резко повернулась и вышла из комнаты, не дав ему опомнится.
В замешательстве смотрел канцлер на закрывшуюся за Оттилией дверь, а в голове продолжали звучать ее слова: «У тебя есть выход. Убить его…убить его…убить…».
Неожиданно вспомнились и слова его наставника – герцога де Рожери: «Король не должен забывать того, кто помог ему надеть корону… А если забывает, то остается только заменить короля тем, кто будет помнить об этом… Подлинной властью обладает не тот, кто носит корону, а тот, кто стоит за троном…» Остаток дня прошел в воспоминаниях и обдумывании…. И уже к вечеру …все так просто – пасьянс сошелся, и план был готов. Давиль усмехнулся: «Что ж, Ваше Величество, Вы сами виноваты. Нельзя забывать тех, кому обязан. Хм… без сомнения, полковник поймет это как нельзя лучше. А у того, кто стоит за ним будет настоящая власть. А там…кто знает?»... Он встал и отправился к Оттилии – она поймет его. И поможет.
Когда Давиль пришел в спальню жены, она сидела у зеркала и расчесывала волосы. Присев на ручку кресла, он стал на ухо рассказывать ей о своем плане. Оттилия внимательно слушала его, и он видел, как она постепенно менялась в лице, а ее большие глаза стали, как будто, еще больше. Когда он закончил, она одними губами прошептала:
-Ты с ума сошел, Давиль?
-Нет, и ты хорошо это понимаешь. Ведь и тебе этого тоже хочется. Сознайся. Пойми, это действительно выход. Для начала мы получим полную неограниченную власть над всем. А там…со временем, возможно… Ну неужели ты никогда не мечтала об этом? И потом, мы ничем не рискуем. Если все сорвется, что маловероятно, есть наш милейший полковник – он за все и ответит. Но риска практически нет – два наемника сделают свое дело, получат, что им причитается за такое, и все будет хорошо. А подчинить своему влиянию полковника Теодора труда не составит, сама понимаешь.
-А почему ты думаешь, что Теодор согласится помогать?
- Он согласится, как миленький, слишком многое он может потерять, если откажется. Ты же знаешь…его тайну.
Ну же, Оттилия! Ты нужна мне, без тебя ничего у меня не выйдет, без твоей поддержки.
Некоторое время она молчала.
- Что ж, - Оттилия посмотрела мужу в глаза, - ты ведь уже все решил, верно? Значит, и у меня тоже нет другого выхода… Я согласна.
Уговорить Теодора не составило труда. И вот, остается всего несколько часов. Двое обреченных ждут в Кабаньем Логе своего часа, что бы исполнить данный им приказ и исчезнуть навсегда, унеся с собою эту тайну.
Через три-четыре часа у Абидонии будет новый король. И новая королева.
А он получит неограниченную власть. Короли должны помнить о тех, кто стоит за троном. Это ведь очень просто. Главное, не забывать об этом…
Канцлер встряхнул головой, отгоняя от себя нахлынувшие воспоминания, бросил взгляд на часы – оставалось каких-нибудь четверть часа до выезда. После чего встал, убрал бумаги в стол, ключи от ящиков - в шкатулку, стоящую на камине и вышел из кабинета.

 Отправлено: 19.12.06 18:18. Заголовок: Re:

4
Выйдя от канцлера и спускаясь по лестнице, полковник Теодор тщетно пытался привести свои мысли в порядок. А это, надо сказать, давалось ему с большим трудом. Все окончательно запуталось, и самое ужасное – он сам во всем виноват, и теперь ему ничего не остается. Только ждать. Ну ничего…- Как он сказал? – Скоро все будет кончено… Господи боже, да что же это такое? Да неужто ж все взаправду? Ему до сих пор не верилось, что все происходящее – реальность. Очень хотелось открыть глаза и понять, что это всего лишь нелепый и кошмарный сон.
-И Вы станете королем, - говорил ему канцлер в том же самом кабинете, откуда он только что вышел, дней пять тому назад.
-Но как же так, - замялся полковник, - ведь это же, - он с трудом заставил себя произнести это слово, - убийство!
-Это не убийство, - переглянувшись со стоявшей рядом супругой, ответил канцлер, - Вас же никто не заставляет убивать. Лично, - добавил он.
-Вот именно, - влезла Оттилия, - Вам ведь, не придется делать ровным счетом ничего, дорогой свояк. Вы всего лишь отдаете приказ…
-Но разве это не одно и то же? – не понимал Теодор, - все равно ведь… как же потом… Отвечать-то нужно!
-Перед кем? – начал выходить из себя канцлер, - Перед кем вы собираетесь отвечать, если сами будете королем?!
-Ну, перед собой хотя бы, - промямлил полковник, чувствуя, что он явно говорит что-то не то.
Канцлер приложил ладони к вискам: «Ей богу, убийство произойдет много раньше – здесь и сейчас, если до этого солдафона не дойдет, наконец, что именно от него требуется, и что так просто он не отделается!» Видя, что он вот-вот сорвется, и, возможно, тем самым погубит все, Оттилия положила руку мужу на плечо и спокойно, но вместе с тем жестко, от чего полковнику стало как-то жутко, сказала:
-Свояк, Вы не в балагане нашего милейшего Веснушки. Поэтому перестаньте паясничать и уясните себе, что на Вас сейчас лежит большая ответственность. И все пути назад отрезаны.
-Да, я понимаю, но…
-Никаких «но»! – потерявший таки терпение канцлер стукнул кулаком по столу.
-Давиль, с легким укором сказала Оттилия, - успокойся. Господин полковник все прекрасно понимает. Ему просто трудно до конца осознать это так… сразу. Но он не подведет тебя, я уверена. Ведь это, - пристально посмотрела она на Теодора, - в его же интересах.
-Вот именно! – отозвался канцлер и опять как-то странно переглянулся с женой. Оттилия подошла к секретеру, стоявшему у противоположной стены, открыла его, достала какую-то папку и подошла обратно к столу.
-Это в Ваших же интересах, - повторил канцлер, принимая из рук жены папку и протягивая ее полковнику.
-Что это? – спросил тот.
-Ужасно не люблю прибегать к шантажу, - сказал вдруг канцлер с оттенком легкого сожаления в голосе.
-Но ведь полковник сам нас к этому вынуждает, - в тон ему проговорила Оттилия.
-Что это? – переспросил Теодор.
-Это, - улыбнулся канцлер, - счета. Которые Вы подделывали в течение весьма длительного времени. И благодаря этому, слегка опустошили полковую казну, положив часть денег, выделяемых на содержание нашей доблестной гвардии, себе в карман! Интендант во всем сознался, нам не придется долго возиться с этим делом.
Теодора прошиб холодный пот: «Боже мой, ему и его гадюке все известно!»
-Но это еще не все, - продолжал между тем канцлер, -
Если, Вы, дорогой свояк, надеетесь, что наш король милостив, и, возможно, Вам сошла бы с рук эта маленькая «шалость», то вот это, Вам простят вряд ли.
Он протянул Теодору сложенную вчетверо пожелтевшую от времени бумагу.
Когда полковник развернул ее, ему было достаточно одного взгляда, что бы понять: вот теперь он погиб окончательно.
-Вот и подумайте, - продолжал как ни в чем ни бывало канцлер, - что скажет Ваша жена, увидев эту страницу из церковной книги. Где черным по белому написано, что ровно четырнадцать лет назад, незадолго до приезда в столицу, Вы сочетались законным браком с некой Матильдой Флёри. А умерла эта почтенная дама всего лишь год тому назад. Нетрудно произвести несложный математический подсчет и сделать вывод: на момент женитьбы на Флоре де Фонтейн Вы…уже были женаты! Следовательно…
Теодор молчал, ошарашенный. Ему просто нечего было сказать. Ловушка захлопнулась – он полностью в руках Давиля. А тут еще свояченица масла в огонь подлила: вот уж верно говорят муж и жена – одна сатана. Эти двое – полное тому подтверждение.
-Ну, полно, Давиль, полно! – с несколько наигранным участием сказала она, - Зачем ты так? Думаю, полковник все прекрасно понял. Ему ведь хорошо известно, - пристально гладя на свояка, продолжала она, - что скандал нашей семье ни к чему. И самое главное – у полковника есть дочь. Ведь он любит ее и желает добра. Поэтому, он, конечно же, хочет, что бы Альбиночка была принцессой, а не бастардом. Так будет лучше для всех нас и…
-Довольно, - покорно сказал полковник. Я на все согласен!
Боже, пронеслось в его голове, - боже мой, до чего я дошел?!

Самым ярким воспоминанием о юности у Теодора были дни, проведенные в поместье его покойной матушки. Ему и теперь время от времени снились бескрайние поля, запах свежескошенного сена и полевых цветов, летнее солнце и чистое голубое небо над головой. Теплый ветер в лицо, когда, не разбирая дороги, скачешь все вперед и вперед на летящем, словно стрела, пущенная из лука, вороном жеребце. Казалось, большего и не нужно ему для счастья. Только скакать вот так, до полного изнеможения, потом окунуться в освежающую прохладу реки и лежать в высокой траве, слушая переливы жаворонков в вышине, плеск рыбы под шатким деревянным мостом, и ни о чем не думать.
Возвращение же домой бывало не столь поэтичным, особенно если Теодор слишком уж запаздывал к завтраку.
-Опять ты умчался из дома ни свет, ни заря, - выговаривала Селина де Гранвиль сыну, - и опять как оглашенный по полям носишься!
И так далее и тому подобное, в том же духе. Однако же в этом ее ворчании не было ни капли строгости. Как не старалась баронесса де Гранвиль, она не могла сердиться на своего единственного сына дольше двух-трех минут. Все матери одинаковы.
Впрочем, иногда Селина начинала всерьез беспокоиться о судьбе сына, потому как он рос совершенным недорослем. От домашних учителей, которых баронесса наняла едва Теодору исполнилось семь, пришлось отказаться: от них все равно не было толку. Каждое занятие заканчивалось одинаково: через полчаса Теодор заявлял, что устал и вернется к урокам позже. И тут же убегал прочь. Учителя же, опасаясь гнева хозяйки, перечить юному барону не смели. Обнаружив, что за пять лет сын выучился только читать и писать, да и то - с грехом пополам, Селина отправила его в пансион, который располагался в городе, в двух часах езды от поместья. Эти годы стали для Теодора настоящей каторгой. Он буквально задыхался в этих стенах и, сколько не старался, ну никак не лезла ему в голову эта наука. Более-менее с интересом посещал он уроки древней истории: ему нравилось слушать и читать о походах и победах славных полководцев прошлого. Но и тут, когда приходила пора экзаменов, на него нападал такой страх, что напрочь выскакивали из головы все имена и даты. Еще довольно сносными были занятия по этикету, но вот мировая литература – это был кошмар! Теодор никак не мог понять, какого черта нужно тратить уйму времени и зазубривать имена каких-то дурацких древних богов и героев, которых и на свете-то никогда не существовало! Про латынь и говорить нечего: здесь он тщетно пытался разобраться хоть в чем-то. Но все попытки отличить перфект от плюсквамперфекта были напрасны. Ему ни разу не удалось правильно проспрягать хоть один глагол.
В итоге, после четырех лет мучений, матушка сжалилась над ним и, видя, что большего все равно не добьется, забрала сына из пансиона. Вот тогда-то настали для него самые счастливые дни. Он проводил время в прогулках по полям, купаясь в реке и нежась под теплым летним солнышком. А еще он просто обожал бывать на конюшне и помогать конюхам. Те поначалу смущались, а потом привыкли, что молодой хозяин убирает в стойле и чистит лошадей. Теодор же делал это так самозабвенно, что они просто диву давались. Он даже разговаривал с лошадьми, и ему казалось, что они, гладя своими грустными влажными глазами, внимательно слушают и понимают его.
Но больше всего на свете любил Теодор походы в ночное. Что-то такое необыкновенное, волшебное, даже сказочное наполняло до краев его душу, когда сидел он около весело пляшущего пламени под бездонным звездным небом, слушал неповторимые звуки летней ночи: стрекотание кузнечиков, потрескивание дров и фырканье лошадей, пасущихся поодаль.
Селину поначалу это слегка коробило: «Где это видано – барон де Гранвиль проводит время на конюшне, копаясь в навозе! В компании конюха! Перед соседями стыдно! Но вскоре, поняв, что сына не исправить, смирилась.
А потом все это кончилось.
Едва Теодору сравнялось двадцать лет, умерла Селина, оставив сына единственным наследником и хозяином ее поместья и всего состояния. Теодор честно пытался взять все бразды управления хозяйством в свои руки, но, увы, способностей к этому у него не оказалось. Очень скоро имение стало приходить в упадок, и все шло к тому, что оно пойдет с молотка. Рано или поздно это конечно случилось бы, но вот однажды к Теодору пришел бывший управляющий имением Раймон Флёри (Селина в свое время выгнала его за то, что слишком большая часть хозяйских доходов оседала в его кармане). И он предложил молодому барону простую и выгонную сделку: Раймон вновь становится управляющим и очень быстро приводит все дела в порядок, а Теодор взамен должен… жениться на дочери Раймона Матильде и признать своим ее ребенка, который очень скоро должен появиться на свет. Юная Матильда слишком много времени проводила в обществе деревенского пастуха, и, понятное дело, когда родители опомнились, было слишком поздно. Бывший управляющий не растерялся и очень быстро смекнул, что быть тестем барона де Гранвиля куда как престижнее, чем какого-то там оборванца. Теодор согласился практически не раздумывая: ему было жаль потерять имение матери, где прошло его детство, и где он был так счастлив. Что до женитьбы, то ведь рано или поздно все равно пришлось бы – не век же одному-то жить. Не сахар. Так почему не Матильда? Она приветлива, воспитана и весьма недурна собой. А ребенок… так он же ни в чем не виноват. Зачем же ему всю жизнь мучатся, что бы люди пальцем показывали? Сыграли свадьбу, а вскоре родился сын Матильды, который стал Теодором де Гранвилем младшим. Дела в имении стараниями Раймона пошли на лад – словом, жизнь потихоньку наладилась. Но не прошло и года, как Теодор смертельно затосковал. Для начала, жена, войдя в роль баронессы, в корне пресекла дружбу Теодора с конюхами и походы в ночное, как неподходящие его положению и статусу занятия. В доме говорили только о доходах, расходах урожае, дождях и засухе, других тем для разговора у жены и тестя просто не существовало. Даже с сыном (а Теодор искренне привязался к мальчику) ему приходилось видеться только в строго определенное женой время. А уж о том, что бы поиграть с ним в солдатиков или еще во что-нибудь не могло быть и речи.
-Это крестьянские забавы! Юному барону же пристало читать серьезные книги и изучать историю своего рода.
Вскоре Теодору начало казаться, что еще немного, и он просто взвоет: у каторжников жизнь и то легче, чем у него. Однажды ночью, он, никем не замеченный, вышел из дома, прошел на конюшню, оседлал своего любимого вороного жеребца и исчез в ночной мгле, оставив позади прежнюю жизнь.
Приехав в столицу, Теодор первым делом написал супруге письмо. Он писал, что уходит навсегда, больше жить с ней он не в силах, оставляет ей свой дом, свое имя и свое состояние и просит ее забыть о нем. А затем поступил на службу в армию и начал карьеру военного в чине капитана, который он получил благодаря своему имени и титулу. За пять лет он дослужился до звания майора.
Жизнь понемногу налаживалась, и он чувствовал себя вполне довольным. Матильда написала ему одно единственное письмо, где весьма категорично заявила, что оскорблена черной неблагодарностью супруга, но не намерена унижать себя просьбами и мольбами. Поэтому Теодор может считать себя абсолютно свободным.

Но неожиданно все опять пошло наперекосяк. Началось все со смерти Фердинанда Третьего. Не успели смолкнуть салюты и отгреметь парады в честь коронации Фредерика Седьмого, как однажды ночью его вызвал к себе полковник де Монтегю. Теодор нехотя поплелся, недоумевая, что нужно от него полковнику среди ночи. Однако, несмотря на поздний час в кабинете было довольно много народу. За массивным дубовым столом сидел пожилой господин в сером камзоле.
- Итак, все готово? – спросил он у полковника.
-Да, господин канцлер, так точно! – отчеканил Монтегю.
Так это сам канцлер? Ну и ну! Вероятно, случилось что-то поистине важное, раз столько важных особ собрались здесь в столь поздний час. Вот только интересно, зачем он-то им всем понадобился?
-И Вы уверены в своих людях? – продолжал между тем канцлер Рожери.
-Да, Ваша Светлость, как в себе самом. Майор де Гранвиль не подведет нас.
-Ну и прекрасно. Давиль, - повернулся канцлер к молодому человеку, стоящему за спинкой его кресла, - введите майора в курс дела.
Давиль кивнул, подошел у Теодору, и, посмотрев на него так, что майору стало не по себе, сказал:
-Майор, полковник уже распорядился поставить охрану во дворце, на городской стене и у ворот. Все, что требуется от Вас – это проследить, что приказ выполнен с точностью. Уяснили?
-Д..да, - промямлил майор де Гранвиль.
-Ну и чудесно. Выполняйте, - сказал Монтегю.
-И следите, - добавил канцлер, что бы ни одна живая душа не проникла сегодня во дворец, и не покинула этих стен.
-А что…- начал было Теодор.
-Выполняйте! – слегка повысил голос полковник.
Теодору оставалось только подчиниться.
Утром все узнали о том, что Фредерик Седьмой скончался, таинственным образом исчезла утром из дворца королева, а по завещанию покойного монарха, трон переходит к его младшему брату – принцу Анри. Полк Монтегю первым присягнул на верность его величеству. Через несколько дней к Теодору собственной персоной пожаловал личный секретарь канцлера. Поздоровавшись, Арман Давиль без всяких предисловий и экивоков заявил:
-Итак, полковник, поздравляю Вас. Его Величество оценил Ваши заслуги…
-Благодарю,- перебил его Теодор, - но Ваша Светлость заблуждается. Я пока еще не полковник и...
-Нет, это Вы ошибаетесь, милейший. Вот приказ, подписанный Его Величеством.
-Я…я…очень благодарен Его Велич…
Давиль не дал ему договорить:
-Есть еще кое-что, полковник. Вам следует исполнить еще одно небольшое поручение.
-Я всегда готов.
-Ну и прекрасно. Вам надлежит взять двоих гвардейцев, отправиться сейчас к полковнику Монтегю и… зачитать ему вот этот приказ… о его аресте. А после, проследить, что бы все прошло, как положено.
-Но как же так, Ваша Светлость, ведь…
-Это приказ Его Величества,- снова перебил его Давиль.
-А я так полагаю, Вас ведь учили тому, что приказы не обсуждаются.
И что оставалось Теодору?
Только починиться. А потом надеть полковничьи эполеты.
А утром следующего дня стало известно, что канцлер Рожери умер, а граф Давиль стал его преемником. Шептались, правда, поначалу, что не своей смертью умер он, не обошлось тут без участия Давиля. Но очень скоро предпочли замолчать и этой темы не касаться. Опасная то тема была: можно и головы лишиться...
Теодор ровным счетом не понимал, что же происходит вокруг. Он чувствовал, что сам того не ведая, впутался во что-то ужасное и грязное, но ему тогда казалось, что другого выхода не было. Меньше всего ему хотелось последовать за Монтегю… Да, пожалуй именно с этого момента он оказался под влиянием Давиля. Он ненавидел и упрекал себя за это, но постоянно оправдывал свой поступок тем, что его вынудили к этому обстоятельства. Так или иначе, но после коронации Анри Второго он старался как можно реже попадаться новому канцлеру на глаза, что бы не напоминали лишний раз встречи с ним о том, во что он вляпался, чтобы носить сейчас эти эполеты. И это ему удавалось без труда: Давиль как будто бы начисто забыл о его существовании, словно и не было ни той ужасной ночи, ни всего того, что за этим последовало. Видя, что канцлеру нет до него ровным счетом никакого дела, Теодор успокоился и все реже вспоминал те дни.
Жизнь при дворе шла своим чередом, напоминая вечный праздник: охота, балы, праздники, представления кукольного театра… Последнее, правда, было небольшой ложкой дегтя, ибо ни над кем так не потешался этот бесстыжий Жан-Жак в своих сценках, как над полковником. За одно только прозвище – Полковник Хряк – Теодору хотелось придушить этого нахала собственными руками. Но, в общем-то, кое-как с этим мириться было можно. Тем более, что не ему одному доставалось на орехи.
Через год после этих памятных событий Теодор… женился на Флоре де Фонтейн – старшей сестре Ее Величества. О первой своей супруге он тогда и не вспоминал, полагая, что та история забыта. Ведь Матильда сама предоставила ему свободу и за столько лет ни разу не дала знать о себе. А Флора сразу ему понравилась. Она была не какой-нибудь там гордячкой, как все придворные дамы, а милой, простой и немного застенчивой – даром, что сестра королевы. А главное, она могла часами спокойно слушать его рассказы о походах и о лошадях. В отличие от младшенькой своей сестрёнки Оттилии, она никогда не бросала ему презрительно:
-Право же, полковник, Вы можете еще о чем-нибудь поговорить? Ей-богу, еще немного и мы все начнем ржать, словно в конюшне!
Вообще, издевки юной свояченицы доводили полковника похлеще представлений Жан-Жака. Когда она приезжала на каникулы, семейные обеды превращались для него в Голгофу. Ему всегда хотелось поставить эту девчонку на место и сказать ей все, что он о ней думает. Останавливал всегда только мягкий взгляд и какая-то чуть виноватая улыбка Флоры. Он от всей души надеялся, что по окончании университета, Оттилия выйдет за кого-нибудь в Мухляндии, останется там навсегда, и больше он ее не увидит. Но она вернулась в Абидонию, а через неделю после ее приезда Флора сказала ему за завтраком:
- Ты знаешь, Оттилия замуж выходит.
-Да ну? – отозвался полковник, старательно пережевывая бифштекс.
-А почему таким тоном, словно наша Тилечка вот-вот отойдет в мир иной?
-Теодор! Ну как ты можешь?!
-Ну прости, прости! Просто я думал, что при таком известии полагается радоваться, раз нас ожидает свадебный бал. Ну, так кто же этот несчастный? – хмыкнул Теодор.
-Она выходит за канцлера.
Теодор поперхнулся бифштексом.
-Что?! Ндааа…если честно, - усмехнулся он, - я ему не завидую. Твоя сестренка взнуздает его так, что повезет бедняга, как пристяжная, пикнуть не посмеет.
-Ох, Теодор, - вздохнула Флора, - все тебе шутки.
На самом деле, Теодор просто не хотел, чтобы жена заметила его замешательство и беспокойство. Ему видеть канцлера лишний раз было как острый нож, а тут придется с ним породниться.
Однако, когда после венчания, он подошел к новобрачным и обратился к канцлеру со словами:
-Поздравляю, Ваша Светлость, теперь мы родственники, - канцлер только слегка кивнул в ответ, а Оттилия нехотя обронила всего лишь: «Мы польщены». Это, как ни странно, успокоило Теодора: канцлер, похоже, позабыл о той истории, значит, он может не волноваться зря.

Жизнь текла своим чередом. Вскоре у Их Величеств родился сын и наследник престола – Патрик, а через полгода стали родителями и Теодор с Флорой. Свою дочь – малышку Альбину он полюбил всей душой, и вот теперь-то ему казалось, что, наконец, пришло настоящее счастье.
Время шло, подрастала дочка, и вдруг (нет, определенно, на нем какой-то проклятье лежит, не иначе) все снова пошло шиворот-навыворот и жизнь его вот-вот полетит в тартарары…
Год назад, как раз во время учений, подошел к полковнику его адъютант – лейтенант Удилак и доложил, что его хочет видеть какой-то господин. Чертыхаясь, полковник пошел в приемную и…обомлел, увидев ожидавшего его человека. Перед ним стоял… его бывший тесть – Раймон Флёри. Дальнейшее Теодор вспоминал словно кошмарный сон. Тесть заявил ему, что его несчастная покинутая дочь Матильда очень больна, а денег на лечение у них нет – имение пришло-таки в упадок. И Теодор теперь просто обязан помочь им. Иначе, нынешняя супруга полковника и все его родственники узнают, что господин барон де Гранвиль – двоеженец. То, что Матильда четырнадцать лет назад «предоставила ему свободу» не имеет ровным счетом никакой юридической силы, и перед богом и законом он все еще его зять - муж его дочери. Теодор не спал всю ночь – старался придумать, как выйти из этой чудовищной ситуации. Утром он распорядился позвать интенданта и объяснил ему, что нужно сделать. Получив деньги, Раймон Флёри уехал, и какое-то время от него не было вестей. Полковник уже начал успокаиваться, но вот три месяца назад тесть снова дал знать о себе, на сей раз письмом. Флёри писал, что Матильда скончалась, несмотря на усилия врачей, и что деньги, которые он получил в прошлый раз, закончились, а внуку требуется дать хорошее образование. Поэтому Раймон искренне надеется на помощь зятя, ведь тот не хочет, что бы Флёри послал Флоре страницу из церковной книги, свидетельствующую о его браке с Матильдой. Теодор, не долго думая, снова вызвал интенданта и вскоре отправил Раймону требуемое. Больше тесть о себе знать не давал. Но вот примерно дней пять назад, когда Теодор возился в беседке с дочкой и племянником, играя с ними «в лошадку», то есть попросту катал детей на спине, к нему подошла Оттилия и сказала:
-Я сожалею, дорогой свояк, что приходится отвлекать Вас от столь увлекательного занятия, но муж хотел о чем-то поговорить с Вами.
Проворчав себе под нос: «Черти бы его взяли, твоего мужа» и, поручив детей заботам гувернантки, Теодор нехотя поплелся за свояченицей в кабинет канцлера. Где и предстояло ему узнать, что теперь придется участвовать в еще более ужасном «деле», нежели семь лет тому назад, когда полковник Монтегю вызвал его к себе глубокой ночью.
Тогда решилась судьба Фредерика Седьмого, сегодня настала очередь его брата. И снова, как и тогда, у него не было выхода: если он не согласиться, то, в лучшем случае, потеряет семью – Флору и Альбину, а в худшем (канцлер ведь все равно осуществит задуманное) – лишиться всего сразу: и семьи, и свободы, и возможно даже головы. И Теодор согласился. А если все получится (канцлер уверял, что по-другому просто не может быть), то все призраки прошлого будут похоронены навсегда, и он обретет свободу.
Сегодня, накануне этого рокового дня, он всю ночь проворочался в постели, так и не сомкнув глаз. Тщетно старался понять полковник, как получилось, что всю свою жизнь он находится в зависимости от кого-то: Матильда, Раймон Флёри, теперь вот Давиль. Его терзали сомнения, правильно ли все это – чем несчастные Анри и Эмма заслужили то, что придется сегодня умереть. Зачем это нужно? Но, как ни бился, не смог найти ответа на эти вопросы. Теодору очень хотелось открыть глаза и понять, что ему просто приснился кошмар. Он до сих пор не мог поверить в реальность происходящего, поэтому утром специально пришел к Давилю, чтобы окончательно убедиться, что это правда. И вот… «Через три часа все будет кончено».
Вдруг неожиданно ему подумалось: «А почему, черт возьми, я должен обо всем этом беспокоиться? Он все это придумал, вот пусть сам и расхлебывает, вместе со своей благоверной. Да и потом, в чем-то он прав. Ведь мне-то ничего делать не придется, а как только я стану королем, я наконец-то обрету свободу. Больше никто не будет вынуждать меня делать то, чего я не хочу! И не нужно будет дрожать, боясь, что кто-то узнает о твоих тайных грехах и ошибках молодости. Конечно, он мало что смыслит в управлении государством, но у него же есть Давиль. В любом случае, хуже уже не будет. А отступать и впрямь уже некуда. Ох, господи, поскорее бы только все закончилось…».

-Теодор, что ты тут делаешь совсем один, на лестнице? – раздался вдруг голос Флоры, мгновенно вернувший его из прошлого в настоящее.
-Я…я как раз шел за тобой, ехать ведь пора, следует поспешить…
-Я давно готова и уже четверть часа жду тебя у себя.
-Дела задержали, сама понимаешь: охота королевская.
-Теодор, с тобой все хорошо? Какой-то ты ... не в себе будто.
-Да ну, что ты! Просто вся эта суета…
-Ну и хорошо. Идем, а то нехорошо будет, если Эмма с Анри выйдут, а нас нет.
А для вечернего бала я заказала себе новое платье, тебе обязательно понравится! И хотя Оттилия говорит, что такой фасон уже давно из моды вышел, мне все же кажется, что оно…
-Слушай ты ее больше! – буркнул полковник.
Если бы только она знала – промелькнуло у него в голове, если бы только знала…
Под беспечное щебетание жены, продолжающей нахваливать свое новое платье, полковник вышел во двор и направился к веранде, где придворные ожидали выхода (последнего – опять пронеслось в голове Теодора) Их Величеств – короля и королевы Абидонии.

 Отправлено: 19.12.06 18:19. Заголовок: Re:

5
На третьем этаже, где располагались покои королевской семьи, у чуть приоткрытого окна, выходящего во двор, где все еще продолжались последние приготовления перед выездом на охоту, стояла молодая женщина в черном платье с высоким стоячим воротником и длинном серебристом плаще. Взгляд ее больших серых глаз был устремлен во двор, но она, казалось, не видела и не слышала гомона и суеты, царящей внизу. Ей было не до этого. Оттилия де Фонтейн Давиль прекрасно понимала, что того, что должно произойти отменить уже нельзя. Изменить что-то она не в силах. Ей другая мысль не давала сейчас покоя: а правильно ли все это? Может, все-таки была она, другая дорога… И что было бы с ее жизнью, выбери она иной путь? Она почти ненавидела себя в эту минуту за такие мысли, потому что всю жизнь считала себя человеком сильным и привыкла никогда ни в чем не сомневаться. Но мысли эти почему-то неотступно лезли в голову, именно сейчас, когда в этом уже не было ни малейшего смысла.
Так когда же все началось? Где начало того пути, что привел ее в итоге к сегодняшнему теплому весеннему утру, которое очень скоро для многих, а для нее – в первую очередь, станет роковым?
Может все началось вот таким же погожим теплым днем, так похожим на сегодняшний. Когда вот так же тогда светило солнце, зеленели деревья, цвела сирень и пели птицы. Тогда она еще умела радоваться этому, но тот день перечеркнул все, вдребезги разбил ее мир. Тот день, когда она разучилась смеяться.
Или, может быть, начало положила душная августовская ночь, когда мир вокруг рухнул еще раз, и не было ничего, кроме дикой, невыносимой боли, после которой в душе осталась лишь ужасная зияющая пустота и незаживающая рана.
Те дни, когда она разучилась плакать.
Сейчас ей казалось, что все, что происходило раньше, происходило не с ней, а с другим человеком. Слишком отличалась та своенравная и немного избалованная девочка, с рождения купавшаяся в любви и заботе и ни в чем не знавшая отказа, от той серьезной, задумчивой женщины, что стоит сейчас у окна, глядя невидящим взглядом на улицу. Видела же она сейчас перед собой свое прошлое, неожиданно вставшее перед ней. В памяти оживали картины из той, другой ее жизни… И, такие разрозненные и отрывочные сначала, они постепенно выстраивались в последовательную цепочку воспоминаний, которая, в конце концов, помогла ей разобраться в том, что привело к тому, что произойдет через три часа. Всего три часа осталось… А потом будет совсем другая жизнь, да и сама она стает другой. Это не пугало ее, потому что ей приходилось и не раз проходить через это. Возможно, это и был ее путь. Ее жизнь. Ее судьба…

Своего отца – герцога Кристиана де Фонтейна Оттилия не помнила, он умер, когда его младшей дочери едва минуло два года. Генриетта де Фонтейн была не слишком опечалена своим столь ранним вдовством. Она вышла замуж за Кристиана не великой любви и страсти ради, а лишь потому, что этот брак казался ее родственникам весьма удачным. Герцог был еще не стар и хорош собой: достаточно было одного взгляда на его портрет в малой гостиной замка Фонтейнов – строгий взгляд темно-карих глаз, внимательно смотревших из-под густых бровей, немного резкие черты лица, обрамленного слегка вьющимися каштановыми волосами – что бы убедиться в этом. Кроме того, имя герцога де Фонтейна по знатности рода не уступало даже королевской фамилии, поэтому для любой семьи было бы честью породниться с ним. И граф де Вальтардера – посол Мухляндии при дворе абидонского короля, вполне справедливо решил, что для его младшей сестры герцог будет более чем подходящей партией. То, что для Кристиана де Фонтейна этот брак не первый, и у него уже есть две маленькие дочери, не имело такого уж большого значения. Генриетта согласилась, прежде всего, потому, что ей не терпелось вырваться из-под опеки брата, из-за чересчур строгого нрава которого она чувствовала себя в его доме словно в тюрьме. Кристиан же, со своей стороны, решился на третий брак по нескольким причинам: во-первых, он понимал, что его девочкам нужна мать, во-вторых, за женой давали достаточно богатое приданое, в-третьих, родство со знатным мухляндским родом помогло бы ему восстановить свою прежнюю репутацию, слегка подмоченную вторым браком с воспитательницей старшей дочери. Ну и, наконец, он мечтал о сыне, продолжателе рода и наследнике его имени.
Первая жена герцога де Фонтейна Анетта умерла ровно через год после свадьбы, оставив мужу маленькую дочь Флору. Герцог был сильно опечален смертью молодой супруги, он не мог оставаться один в пустом доме, поэтому вскоре после похорон, он уехал в столицу, надеясь вдали от дома быстрее забыть о своем горе. Приехав же примерно через полгода навестить отчий дом, и, главное – своего ребенка, он встретил свою судьбу и любовь всей своей жизни. Луиза Лансье служила в доме герцога Фонтейна, со дня его свадьбы с Анеттой. Раньше она была компаньонкой его жены, а после ее смерти стала чем-то вроде экономки. И, кроме того, была приставлена к маленькой Флоре в качестве воспитательницы. Глядя, как она играет с девочкой, строя из ярких кубиков дом для кукол, Кристиан сказал:
- Спасибо Вам, что так заботитесь о ней, Луиза. Вы просто заменили Флоре мать.
- Что Вы, Ваша Светлость, право не стоит благодарности. Я очень люблю детей, а, кроме того, мне слишком хорошо известно, что значит - рано лишится матери. Да и не привыкать мне с детишками нянчиться: я ведь в четырнадцать лет одна-одинёшенька осталась, с двумя маленькими сестрами на руках.
- Но родные сестры – это одно, а чужой ребенок – совсем другое.
- Нет, Ваша Светлость, - с легким укором сказала Луиза,- дети не могут быть своими или чужими. И если ребенок нуждается в любви и заботе, то это просто грех смертельный отвернуться от него.
Эта простая и такая мудрая мысль так поразила Кристиана, что он не нашелся что сказать. Его восхищала простая житейская мудрость этой женщины, она была абсолютно не похожа на жеманных светских красавиц. Он стал часто приходить в детскую и наблюдать за тем, как Луиза нянчится с девочкой, и порою сам с радостью принимал участие в их играх. Он полюбил возиться с девочкой, привязался к ней. Благодаря Луизе, он почувствовал, наконец, что эта девочка – близкий ему человек. Луиза буквально познакомила герцога де Фонтейна с его собственной дочерью. Так Кристиан понял, что всем сердцем полюбил эту женщину. Полюбил глубоко и страстно, в первый раз в жизни. Он, ни задумываясь, сделал Луизе предложение стать его супругой и герцогиней де Фонтейн.
В ответ она смущенно улыбнулась и тихо сказала:
- Я очень люблю Вас, Ваша Светлость, вам это известно, но я не хочу причинить вам неприятности, на вас же косо смотреть станут, если вы женитесь на мне.
Но ему было наплевать, что подумает о нем высший свет, меньше всего его заботило, что о нем будут говорить. Он слишком любил и уважал Луизу, что бы сделать ее своей наложницей.
Свадьба была тихой и скромной, почти тайной: только он, она и священник. Но им больше никто им не был нужен. Естественно, что представители высшего света скривились при известии о новом браке герцога де Фонтейна с бывшей компаньонкой его покойной супруги. Но со временем основательно перемыв им обоим косточки, замолчали, некоторые даже, изображая радость, принимали у себя новоявленную герцогиню, потому как терять дружбу герцога было бы для них не выгодно. Но Луиза сама никогда не стремилась бывать в свете, слишком чужой ощущала она себя в этом обществе и делала это лишь по необходимости. Им вполне было достаточно общества друг друга, и им казалось, что счастливее их нет никого в целом свете. Когда Флоре сравнялось два года, Луиза подарила Кристиану вторую дочку, которую назвали Эммой. Луиза была превосходной матерью, и она не изменила себе, не стала делить девочек на «свою» и «чужую». Она любила и была одинаково привязана, как к родной, так и к приемной дочери. Но видимо кто-то в очередной раз решил напомнить герцогу де Фонтейну, что ничто не вечно на этой земле. Ровно через три года после рождения Эммы, Луиза умерла. Мальчика, которого она родила Кристиану не стало через несколько часов. Несчастному герцогу де Фонтейну, потерявшему любимую женщину и новорожденного сына, казалось, что солнце на небе погасло, и с этой минуты настала в его жизни вечная темнота. Только дочери поддерживали в нем желание жить дальше. И во многом ради них решился он через год на брак с Генриеттой де Вальтардера, хотя рана на сердце еще не зажила.
Он надеялся, что эта спокойная, уравновешенная и весьма рассудительная девушка станет для девочек хорошей матерью и хозяйкой в его доме. Хозяйкой она стала и впрямь замечательной, она превосходно, получше любого управляющего вела все дела, а вот в отношении матери для его дочерей… Нет, она безусловно старалась стать им матерью и заботилась о них. Но вся забота была выражена в подчеркнуто прохладном отношении к девочкам и строгих замечаниях, как им следует, а как не следует себя вести. Это не могло не расстраивать Кристиана. А впрочем…может она просто не может себя заставить полюбить их, так же, как он не может себя заставить полюбить ее…
Но все же он надеялся, что в Генриетте проснутся и заговорят материнские чувства, когда она сама станет матерью.
Год спустя после свадьбы, Генриетта, так и не оправдав надежд мужа, ожидавшего появления наследника, родила герцогу третью дочь, названную Оттилией.
А еще через два года в промозглый ноябрьский день, Кристиан, обожавший прогулки верхом, несмотря ни на какую непогоду, сильно простудился и слег в горячке. Две недели пролежал он в жару в забытьи, и так и не смог подняться. Герцогиня Генриетта в двадцать два года осталась вдовой и полновластной хозяйкой в замке. На плечи этой молодой и такой хрупкой с виду женщины разом легли все заботы по ведению хозяйства и воспитанию дочери и падчериц. Она очень старалась не проводить между девочками этой границы, но, как ни старалась, это у нее получалось плохо. Ее покойный муж не ошибся, с появлением Оттилии в Генриетте действительно проснулись материнские чувства, но…только по отношению к родной дочери. В отношении же падчериц она стала, может быть, менее строга и требовательна, и вполне искренне заботилась о них. Но заставить себя полюбить их так же, как свою дочь – это было выше ее сил.
Оттилию мать обожала, просто души в ней не чаяла. Дочь стала смыслом ее жизни, ее центром, она прощала ей любые шалости и просто не умела сердиться на нее. Оттилия платила матери тем же – та всю жизнь была для нее непререкаемым авторитетом и самым близким и любимым человеком. С сестрами же она никогда не чувствовала духовной близости, возможно потому, что они были старше – Флора на семь лет, Эмма на пять.
К ним уже четыре раза в неделю приезжали учителя, и они постоянно были заняты уроками или подготовкой домашних заданий, тогда как она еще самозабвенно играла в куклы.
Иногда она, заскучав, приходила в классную комнату, где сестры готовили уроки, и начинала приставать к ним с просьбой поиграть с ней.
-Не сейчас, Тилечка, чуть позже, хорошо? - отвечала старшая сестра.
- Мне скучно одной!- не отступала младшая.
- Оттилия, будь добра, не мешай, пожалуйста,- заводилась средняя, - тебе же сказали, мы заняты!
- Эмма, что это за тон?- одергивала ее Генриетта, появляясь на пороге. – Во-первых, не груби сестре, а во-вторых, мне кажется, что не будет большой беды, если ты исполнишь ее просьбу. Она же младше тебя, неужели так трудно уступить?
- Но, мама, я же должна подготовить урок и…
- Пожалуйста, не спорь! Немедленно иди и поиграй с сестрой! Выполнишь свой урок позже, ничего страшного.
- Ну хорошо, нехотя соглашалась Эмма и, закрыв книгу, обращалась к младшей сестре,- идем.
- А вот теперь я не хочу играть с тобой! – обиженно надув губки, отвечала Оттилия и убегала из классной.
- Эмма, как не стыдно, - качала головой мать,- немедленно пойди и извинись перед Оттилией!
- Это еще почему?- взрывалась Эмма.
Она же первая пришла, отвлекла нас от дела, требовала поиграть с ней, тут же заявила, что не хочет, и я же виновата?! Вы слишком много позволяете ей, мама, она привыкла считать себя центром вселенной и..
- Смею напомнить тебе,- ледяным, не терпящем возражения тоном отвечала мать,-
что ты еще слишком мала, что бы так разговаривать со старшими, а тем более спорить и осуждать кого бы то ни было! А посему делай, что я говорю, и не пререкайся!
- Но я же…
- Эммочка, не надо,- начинала умолять ее Флора, больше всего на свете не любившая ссор и скандалов…
А вскоре мать отправила Эмму и Флору в закрытый пансион при монастыре святой Маргариты, дома они стали бывать только на каникулах, и это еще больше отдалило их от младшей сестры.
Когда же Оттилия вступила в пору взросления, сестры, окончив к тому времени школу, вернулись домой. Они были уже достаточно взрослые, ссоры, склоки и детские обиды прекратились, но и сближения между ними не произошло.
А, кроме того, именно тогда и случилось то, что заставило Оттилию расстаться с ними и надолго оставить отчий дом. Ей было тогда двенадцать.
Случилось это теплым майским солнечным днем, когда герцогиня с дочерьми решила выехать на прогулку верхом. У всех было превосходное настроение, и ничего не предвещало беды. Выехав из замка, они направили своих лошадей по направлению к небольшому лесочку, находящемуся всего в нескольких милях от замка. До свежевспаханного поля, которое им нужно было пересечь, они доехали довольно быстро, спокойно беседуя о том, о сем. Генриетта обсуждала со старшей дочерью вопрос стоит ли увольнять повара за систематическое исчезновение тех или иных закупаемых впрок продуктов, или же повар тут не при чем и следует присмотреться ко всем, кто работает на кухне. Оттилия с Эммой ехали чуть впереди.
- Держу пари, что я первая доберусь до леса,- сказала вдруг Оттилия.
- Считаешь себя великой наездницей?- улыбнулась Эмма.
-Именно! – прищурилась Оттилия.
Так как?
- Ну, держись, амазонка!
Девушки пришпорили коней и стремительно полетели через поле.
-О, боже! Они так шею себе сломают! Осторожнее! – закричала им вслед Генриетта.
Дальнейшее Оттилия помнила так ясно и отчетливо, словно это произошло вчера, хотя прошло уже двенадцать лет. И боль, которая с тупой настойчивостью возвращалась к ней всякий раз, когда она вспоминала тот день, была такой же сильной.
Они с Эммой были уже на середине поля. Чуть оторвавшись от сестры, Оттилия обернулась назад, что бы посмотреть, насколько та отстала. И, видимо, неловко повернувшись, она не удержалась в седле и, вскрикнув от неожиданности, упала на землю. Она даже толком не успела понять, что произошло, только почувствовала боль в колене и тут же услышала испуганный голос сестры:
-Оттилия? Ты в порядке? Что с тобой? – сыпала вопросами Эмма, наклоняясь к ней и помогая подняться.
-Все хорошо. Но это не считается!
-Не считается, не считается, успокойся. Ты идти-то сможешь?
-Говорю же, я в полном по…
В этот момент обе услышали громкое ржанье и какой-то глухой, сдавленный крик.
Одновременно обернувшись, сестры увидели, что Генриетта в какой-то странной неестественной позе лежала на земле. Очевидно, она, увидев, как дочь упала с лошади, перепугалась и слишком сильно хлестнула своего коня, который от неожиданности взбрыкнул, встал на дыбы и сбросил со спины наездницу. Перекувырнувшись через голову, Генриетта упала на землю, со всего маху ударившись головой о камень, торчавший из земли.
Оттилия поморщилась и передернула плечами. До сих пор ей было не по себе, когда она вспоминала, как, забыв про боль в ноге, бежала через поле, как, опустившись на колени перед бездыханном уже телом, кричала и звала мать, как сестры обнимали ее за плечи, пытались поднять, что-то говорили ей…
Дальше она помнила только теплый дождь, похоронную процессию у семейного склепа… Потом - полумрак комнаты и причудливые тени на стенах и потолке. Не зажигая свечи, она лежала на кровати: не было сил ни думать, ни плакать. Сколько она пролежала так, она не знала.
Вошла старшая сестра.
-Тилечка, дорогая, как ты? – спросила Флора, присаживаясь рядом.
Она не ответила и отвернулась к стене, что бы сестра не увидела выступивших на глазах слез.
-Это все из-за меня! – прошептала Оттилия. Если бы я не упала, то…она…
-Ну не надо так, Тилечка, не надо, - тихо проговорила Флора, погладив ее по голове, -
Ты ни в чем не виновата. Это несчастный случай, трагическая случайность. Ну, успокойся. Не плачь. Мама ведь даже видеть не могла твоих слез. Она расстроится там, увидев, что ты плачешь.
-Флора, пожалуйста, я прошу тебя, выйди. Я…я одна побуду немного. И успокоюсь. Правда.
-Хорошо, хорошо, ухожу, ты только успокойся. Да…- она хотела сказать еще что-то, но, передумав, вышла.
Когда Оттилия открыла глаза, за окном светило солнце. Она встала, позвонила, но никто из слуг не откликнулся. Оттилия вышла из комнаты и спустилась вниз, в гостиную. Дверь была приоткрыта, и она, услышав голоса сестер, остановилась на пороге.
-А я тебе говорю, так будет лучше. Эти люди не чужие ей. В конце концов, нам ведь все равно придется отправить ее в школу, так какая разница? Еще лучше. Этот граф сам будет платить за ее учебу.
-Но Эммочка, как же так. Подумай, каково ей будет там одной, в чужом доме.
-Не в чужом доме, а в доме родного дяди! Тем более, что он является ее душеприказчиком, пока наша сестричка не достигнет совершеннолетия и сможет получить свою долю маминого наследства. Мы же, получив свою долю, которая, к слову, намного меньше, наконец, сможем уехать из этой глуши.
-Куда, Эммочка?
-В столицу! Как ты не поймешь – мы сможем получить должность при дворе. Замуж выйдем! Мне скоро восемнадцать, и я не хочу сидеть в этой дыре и изображать из себя гувернантку при младшей сестренке.
-Но ведь Мухляндия – это так далеко. Оттилия будет скучать там.
-Не будет. Ей там будет хорошо, поверь мне и кроме того…- Эмма осеклась, увидев младшую сестру, стоявшую в дверях.
-Оттилия…- начала Флора.
-Вот и прекрасно, раз ты все слышала…- перебила ее Эмма.
-Вы…- изо всех сил стараясь, что бы голос ее не дрожал от негодования и обиды, - вы хотите избавиться от меня?!
-Оттилия, - спокойно проговорила Эмма, - никто от тебя не избавляется. Ты просто поедешь в Мухляндию и какое-то время поживешь у своего дяди. Он сам это предложил, поскольку по завещанию мамы он является твоим опекуном и душеприказчиком пока тебе не исполнится восемнадцати. Так будет лучше, прежде всего для тебя.
-Я никуда не поеду!
-Хватит! – взвилась сестра, - Не устраивай, пожалуйста, истерик! Я не мама и не собираюсь потакать всем твоим капризам!
-Конечно, если бы мама была здесь, ты бы не посмела даже голоса повысить! Это только сейчас ты осмелела, превратившись из бедной падчерицы в хозяйку и…
Она не договорила: со словами
-Немедленно замолчи! – Эмма отвесила сестре пощечину.
-Девочки, не надо, прошу вас, не ссорьтесь! – Флора умоляюще сложила ладони вместе.
-Ну и пожалуйста! И уеду! – держась рукой за пылающую щеку, прокричала Оттилия. – И чем скорее, тем лучше! Лишь бы только не видеть вас больше! Никогда!
И хлопнув дверью, она убежала в свою комнату, где, заперев дверь на ключ, со всего маху рухнула на постель и горько заплакала.

Она оставляла дом, где прошло ее такое беспечное, такое счастливое детство с одним единственным чувством – чувством горькой обиды на сестер, решивших отправить ее подальше. Они думали только о том, что бы жизнь свою устроить, а на нее им плевать. Им все равно, как больно, как грустно и одиноко ей теперь. Она осталась одна, совсем одна в целом свете…
В Мухляндии, в доме дяди Ансельмо легче ей не стало, наоборот она чувствовала себя все более и более одинокой. Даже, несмотря на то, что и дядя, и тетя, и даже их сыновья (старший Леонард был всего на год старше ее, а младший Оливер – ее ровесником) относились к ней с теплотой и даже некоторой нежностью и сочувствием. Но все в этом доме, начиная с распорядка дня и обстановки и заканчивая речью – все было чужим. Она чувствовала, что ее жалеют, сопереживают ее горю и всячески стараются, что бы она не думала об этом. Кузены, приглашая ее поиграть во что-нибудь, никогда не вступали с ней в пререкания и не жаловались, даже если она порой говорила им дерзости. Но ей от этого становилось только хуже. Она интуитивно чувствовала, что эта жалость вызвана не искренним сочувствием, и что на самом деле, она им даже в тягость. Она не могла себе объяснить, почему думает именно так. Но ничего не могла с собой поделать. В конце концов, она сама попросила дядю отправить ее в закрытую школу и вскоре уехала из этого дома. В школе она почувствовала себя чуть легче, но все равно ей было ужасно одиноко, поэтому все свое свободное время она проводила либо в библиотеке, либо, когда была хорошая погода, в саду. Завязать с кем-то дружбу она даже не пыталась, ей было просто-напросто скучно в обществе сверстниц, готовых без умолку тараторить о новых платьях и украшениях. А те, в свою очередь, считали ее зубрилой и занудой, поэтому тоже особо не стремились заводить с ней дружбу. В университете, куда Оттилия поступила сразу же по окончании школы (ее родственники не возражали, благо, платить за ее учебу нужно было не из своего кармана, а из тех денег, что достались девушке от матери), было то же самое. Но она к тому времени уже как-то привыкла к своему одиночеству, поэтому и не стремилась что-то менять.
Сестры писали ей не слишком часто, в основном три-четыре раза в год - поздравляли с Рождеством, днем рождения, днем Ангела и т.п. Из их писем она знала, что через полтора года после ее отъезда, Флора и Эмма уехали из замка Фонтейнов и получили должности фрейлин при дворе. То есть, строго говоря, фрейлиной стала лишь одна Эмма. Должность стоила довольно-таки дорого, и хотя сумма, полученная девушками из наследства Генриетты, была не такой уж маленькой, они решили, потратить на нее только долю Флоры. Свою же Эмма, взяв только малую часть - на переезд и новые платья - решила сохранить для «непредвиденных расходов». Оттилия недоумевала: как старшая сестра может быть такой дурочкой и простофилей? Отдать все свои деньги сестре только что бы исполнить ее прихоть служить при дворе, и самой остаться без копейки! «При Эммочке», в качестве чуть ли не компаньонки! И мало того, она, похоже, даже рада этому! Ну совершенно никакого чувства собственного достоинства. Читая послания сестер, Оттилия обычно развлекала себя тем, что считала, сколько ошибок сделала Флора в ее обычном «передаю большой привет, надеюсь у тебя все благополучно, целую, не скучай», и отвечала им теми же дежурными фразами и пожеланиями «всего наилучшего».
Она уже отучилась полгода в университете, когда совершенно неожиданно получила письмо от Эммы (до Рождества оставалось еще четыре месяца, поэтому она очень удивилось, что письмо пришло «не по графику»). Эмма сообщала, что выходит замуж за младшего сына Его Величества Фердинанда Третьего – принца Анри. Усмехнувшись про себя, и подумав, что сестрице удалось-таки довольно неплохо устроиться, «спихнув» ее за тридевять земель на воспитание родственникам. Оттилия написала ей в ответ поздравления, пожелала счастья в браке, выразила сожаление, что из-за занятий не может приехать на свадьбу, и послала Эмме скромную, но довольно изысканную золотую цепочку с подвеской. На более дорогой подарок пришлось бы просить денег у дяди, а ей до смерти не хотелось этого делать. О, господи, как же ей это надоело – свои же деньги приходится клянчить, словно она нищая приживалка! Поскорее бы исполнилось восемнадцать, чтобы стать самой себе хозяйкой.
Год спустя, на Рождество от сестер не пришло поздравления, и Оттилия была весьма удивлена: за пять лет они впервые нарушили традицию. А впрочем, подумала она, наверняка им сейчас не до того: она естественно читала газеты и была в курсе смерти короля Фердинанда. А, получив письмо через две недели после рождественских праздников, она только убедилась в своей правоте.
Сперва Оттилии показалось, что это какой-то розыгрыш. В конверт было вложено…приглашение на коронацию Его Величества Анри Второго и ее средней сестры Эммы. Оттилия совершенно не знала, что и думать, и только прочитав на следующий день в газетах (в праздники даже самые, что называется, горячие новости выходили с опозданием, тут уж ничего не попишешь) о внезапной кончине Фредерика Седьмого и восшествии на престол его младшего брата. Недолго думая, Оттилия заказала себе два новых платья (пришлось-таки просить денег у дядюшки, но ведь не каждый день становишься принцессой королевской крови), и собралась в дорогу.

В столицу Абидонии Оттилия прибыла как раз накануне коронации. Остановилась она в старом отцовском особняке. Сначала там же жили и сестры, приехав в столицу, но потом Эмма получила должность фрейлины и переехала в королевский дворец. Флора же осталась, дабы «не стеснять сестру». Поэтому Оттилии не пришлось останавливаться в гостинице, и она направилась прямиком в особняк Фонтейнов. Оттилия смертельно устала, однако же, пришлось еще битых полчаса выслушивать охи и причитания Флоры по поводу того как «она выросла и похорошела», выслушивать рассказы о «необыкновенной любви, что вспыхнула между юным принцем и нашей дорогой Эммочкой сразу же, как только они увидели друг друга», и «как утомительны приготовления к завтрашнему дню, тем более, что все случилось так неожиданно». Это-то Оттилию, несмотря на усталость, интересовало больше всего. Ее просто распирало от любопытства, как же получилось так, что всего за две недели в Абидонском королевстве произошли такие захватывающие события – коронация его величества Фредерика Седьмого, его скорая смерть, трагическая гибель малолетнего сына короля вместе с матерью, плюс ко всему странная смерть всесильного первого министра и, наконец, коронация Анри Второго… Согласитесь, даже для большого королевства слишком много событий за такой короткий срок, а уж для не слишком большой Абидонии – тем более.
-Странно все это - протянула Оттилия, выслушав рассказ сестры.
-Что странно, Тилечка?- не поняла Флора.
- Все. Да тут и семи пядей во лбу не нужно, что б понять, не чисто тут,- усмехнулась Оттилия
Флора же, сообразив, что возможно сболтнула лишнее, постаралась перевести разговор на другую тему, обронив только, почти что шепотом:
-Возможно, ты и права, дорогая моя. Ведь говорят, что без участия графа Давиля не обошлось, но все это только лишь…
-Без кого?
-Графа Давиля. Нашего нового канцлера
-Того, что сменил этого…как ты сейчас говорила…Рожери?
-Да, именно, мне даже кажется, что…а впрочем, не важно, все это ерунда! – занервничала Флора.- Но от него следует держаться подальше, поверь мне, и будь моя воля, я бы и близко не подошла к этому человеку. Что-то есть в нем…такое, я даже не могу точно объяснить, что именно, но это пугает меня.
-Хм…ну что ж, буду иметь в виду,- зевнула Оттилия.- Извини, Флора, я очень устала и хотела бы отдохнуть.
-Да, да, Тилечка, конечно же. Иди, отдыхай, твоя комната готова - отозвалась Флора, радуясь в душе, что больше не нужно говорить на эту тему, о которой лучше молчать, а еще лучше – забыть, словно и не было ничего.- Спокойной ночи!
-Спокойной ночи. Да, Флора, сделай, пожалуйста, мне небольшое одолжение.
-Ну, конечно же, Тилечка, с радостью! Какое?
-Будь добра, перестань называть меня этой кошачьей кличкой! Встала и, направившись к двери, через плечо бросила: «Приятных снов, сестричка».
Старшая сестра улыбнулась ей вслед: «Она совсем не переменилась!»…

В самой церемонии коронации и последующем за ней праздничном бале интересного было мало. Толпы народу, толкотня, громкая музыка, хвалебные речи… Эмма, казалась самой счастливой и самой веселой на этом празднике, и, так же как и Флора, тоже очень рада была ее видеть. Как-то незаметно, ей тоже передалось это хорошее настроение и атмосфера праздника, словно и не было никаких старых обид. Она была представлена Его Величеству – своему свояку - довольно мил, обходителен, но не производит впечатление человека властного и волевого, трудно представить, что он может вершить судьбы других. Потом ей, как ближайшей родственнице королевской семьи (ее кузены и школьные приятельницы просто умерли бы сейчас на месте от зависти) представляли придворных и сановников, а те целовали ей руки и выражали свое восхищение, в большинстве случаев даже искренне. Ей были приятны эти знаки внимания, и в этом не было ничего удивительного, ведь, в конце концов, любой семнадцатилетней девушке приятно, когда за ней ухаживают! Но она, тем не менее, почти никого тогда не запомнила. Кроме одного человека. Может именно потому, что он оказался единственным, кто не произнес, с восхищением глядя ей в глаза: «Я счастлив, мадемуазель, познакомиться с Вами. Просто удивительно, что такой прекрасный цветок столько времени цвел вдали от абидонского двора», и далее в таком же духе. Этот человек просто вежливо, и даже, как ей показалось, равнодушно кивнул ей, так же равнодушно поднес к губам ее пальцы, не сказав при этом ни слова. Она уже приготовилась сказать ему какую-нибудь колкость (каков нахал, словно он каждый день знакомится с сестрой Ее Величества), как услышала голос Эммы, произнесший имя этого человека
– Наш канцлер, граф Арман Давиль. Господин канцлер, моя младшая сестра – Оттилия де Фонтейн.
Граф Давиль? Тот самый? Так вот он какой, этот человек, которого Флора советовала ей остерегаться. Ну и что в нем такого страшного? Вот еще, глупости, какие. Ничего особенного, человек как человек. Роста среднего, светло-русые волосы, гладко зачесанные назад, серьезное, она бы даже сказала, строгое выражение лица, крепко сжатые губы (интересно, он вообще умеет улыбаться?), вниматель ...

 Отправлено: 19.12.06 18:19. Заголовок: Re:

... ный и в то же время немного усталый взгляд, голубых, смотрящих из-под очков, глаз. Посмотрев в которые, Оттилия, сама не зная почему, тут же оставила свое намерение насчет едкого замечания и ограничилась таким же вежливым кивком в ответ. Да, пожалуй, в этом взгляде действительно есть что-то странное и необъяснимое…

На следующий день, она с утра пошла в королевскую библиотеку, ей захотелось почитать что-нибудь перед завтраком. Она перебирала книги, решая, на чем бы остановиться, и вдруг услышала позади себя голос:
-Так рано, а Вы уже за чтением?
Обернувшись, она увидела Давиля. И опять этот его странный, внимательно изучающий взгляд. И снова как-то сразу расхотелось поддеть и высмеять его. Она ответила лишь
-Вам кажется, что для девушки нет ничего интереснее танцев да кавалеров, но это не так, граф, уверяю Вас.
-Ну разумеется, я нисколько не сомневаюсь в этом. Если только конечно это такая девушка, как Вы, мадемуазель Оттилия.
«Надо же, даже имя мое запомнил. А смотрел, как сквозь стекло. Делал вид, будто я пустое место»- подумала она, а вслух произнесла:
-Жаль только не все и не всегда это понимают. Вы, граф,- добавила она, посмотрев ему в глаза, первый, кого это не удивляет.
Что было потом? Он что-то долго рассказывал ей, кажется о себе, о своей жизни, службе при дворе - просто настоящая исповедь. Сейчас она не могла уже точно, до последней фразы воспроизвести ее, но чем больше она слушала, тем сильнее понимала, что это человек весьма и весьма незаурядный. А еще очень и очень…одинокий. Да, он был необычайно одинок здесь, среди этого шумного двора. И так близко и понятно было ей это чувство, словно о себе самой она слушала в ту минуту. Словно об ее душе, в которой не было со дня смерти матери ничего, кроме пустоты, говорил он. В тот самый миг поняла она, сразу и навсегда, что с этой минуты больше не будет чувствовать себя одинокой. Потому что, оказывается, на свете есть человек, который так же одинок, как и она.
Когда же Оттилия уехала обратно в Мухлядндию, не было и дня, что бы не вспоминала она то утро и тот разговор. В следующий ее приезд, на летние каникулы, повторилось то же самое. Рано утром она отправилась в библиотеку, буквально через несколько минут туда вошел Давиль, и они опять проговорили все утро. А когда настало время уезжать, она поймала себя на мысли, что ей страстно этого не хочется. С той поры Оттилия стала с нетерпением ждать каникул, что бы снова поехать в Абидонию. Наверное, в те дни она и поняла, что полюбила. Не первой детской восторженной влюбленностью, а, она ясно ощущала это, серьезно и глубоко. Ее душа и сердце столько лет пустовавшие и не знавшие настоящей привязанности, теперь были полны до краев этим чувством. Оно как будто бы окрыляло ее, возвышало и очищало. Она чувствовала, что ближе этого человека у нее никого нет, и была счастлива этим. Она поняла, что и он, тоже неравнодушен к ней. Хотя его чувства к ней, это не совсем то же, что ее к нему. Но ее это волновало мало. Ведь главное, это то, что она любит его. Ее любви хватит с лихвой им обоим, а со временем он тоже полюбит ее также сильно. Не может не полюбить.
После того, как она получила бакалаврскую степень, то почти в тот же день объявила дяде Ансельмо, что благодарна ему за заботу и за то, что предоставлял ей кров все эти годы, но она приняла решение вернуться в Абидонию. Дядя в ответ только пожал плечами и сухо сказал, что теперь, когда племянница достигла совершеннолетия, она вольна поступать как ей заблагорассудится. Конечно же, он надеялся, что она (а главное, ее наследство) останется с ними, но раз она так решила, он не может быть против.
А вечером накануне отъезда, к ней пришел Леонард, ее кузен. Что он тогда говорил ей? Что она – необыкновенная девушка, он никогда не встречал никого, кто бы сравнился с ней, и с того самого дня, как она впервые появилась у них в доме, он понял, что полюбил ее... Она почти не слушала поток этих глупостей. Ей было безразлично, что он говорит, да и речь его, слегка затянувшаяся, уже поднадоела. Она думала о чем-то своем и очнулась только тогда, когда Леонард протянул ей перстень с кроваво-красным рубином и как-то робко и несмело попросил стать его женой. Она посмотрела на него долгим внимательным взглядом, и вдруг подумала: «Как странно, если бы эти же слова говорил мне сейчас совсем другой человек, казались ли бы они такими же пустыми и даже назойливыми?».
-Послушайте, Леонард, я очень тронута и чрезвычайно признательна Вам за откровенность. Но я…
Она прекрасно понимала, что вот сейчас решается ее судьба. У нее есть выбор между призрачным счастьем и таким близким – стоит только сказать сейчас «да» - благополучием. Она не колебалась ни секунды:
-…я не могу принять Вашего предложения. Я не люблю Вас.
-Это не важно, Оттилия! Я люблю Вас, и это главное.
«Вот именно, это самое главное».
-Есть еще кое-что, я…люблю другого человека, Леонард.
Она видела, как он изменился в лице, как погас огонь в его глазах. Ей было даже немного жаль его, но она ничего не могла сделать.
-А он…он любит Вас?
У него еще оставалась надежда.
-Это неважно, Вы же только что сами об этом сказали. Я его люблю. И это главное.
-Но все же, Оттилия, если Вы…когда-нибудь передумаете, или если Вам станет плохо…вот, возьмите этот перстень, и пришлите его мне. И я буду знать, что нужен Вам. Знайте, я буду ждать Вас столько, сколько потребуется, хотя бы и всю жизнь.
-Я не могу это взять, Леонард. Получиться, что я даю вам надежду. А я не имею на это права. Решения своего я не изменю, а Вы…Вы еще будите счастливы. Поверьте. Вся жизнь – это слишком долгий срок, и я не хочу, что бы Вы ждали зря.
-Все равно, возьмите, Оттилия. Просто, как подарок. На память. Ведь это ничего не изменит, я все равно всегда буду любить Вас. Помните об этом.
Она взяла перстень. И на следующий же день уехала. Но на перовой же почтовой станции она расплатилась этим перстнем за лошадей. У нее были деньги, просто она уже все решила, и перстень тот был ей ни к чему. Она не собиралась возвращаться.
Она знала, что пусть тот, кого она любит, скорее всего, никогда не скажет ей таких слов, но она любит его, и должна быть рядом с ним. Прежде всего, потому, что сама не сможет теперь жить без него.
Давиль сделал ей предложение совсем не так, как ее кузен. О, его слова она запомнила все до единого:
-Оттилия, я знаю, Вам это может показаться странным, ведь на первый взгляд я – совершенно не пара Вам. Но это не так. У нас с Вами очень много общего, и вместе мы много сможем добиться. Я прошу Вас, выйти за меня замуж.
Все четко и ясно, как доклад. И никаких клятв, признаний, заверений в вечной любви – никакого «сентиментального бреда». А, впрочем, ничего этого она и не ждала. Она просто была счастлива в тот момент. Возможно, в последний раз в своей жизни.

Когда она объявила сестрам о своей свадьбе с канцлером, у них были такие лица, словно она сообщила, что выходит замуж за Синюю Бороду или стоголового дракона – голубка в лапах стервятника. Ей стало даже смешно.
-Оттилия, но как же так, ведь ты же его совсем не любишь,- скорбно-жалостливым тоном говорила Эмма.
А вот это просто вывело ее из себя, она с трудом сдержалась, что бы не закричать сестре в лицо: «Да как вы можете судить о том, чего вы не знаете. Это мое дело! Может, я люблю так, что ни тебе, ни Его Величеству и не снилось! Хоть вы только и заняты тем, что наперебой говорите друг другу и всем вокруг, как вы влюблены. Но любовь, моя дорогая – это нечто совсем другое».
-Но как это возможно! Боже мой, ведь ты же должна понимать, что это за человек! И то, что о нем говорят… Я просто не пойму тебя. Разве можно с таким человеком быть счастливой! – причитала Флора.
«Господи, уж чья бы корова мычала! Если я сейчас начну обсуждать твоего драгоценного полковника Теодора, за которого ты выскочила год назад просто потому что тебе стукнуло уже двадцать пять, а больше никто на тебя не позарился, то мало тебе не покажется» - думала про себя Оттилия. Но вслух только несколько раздраженно сказала:
-Я не спрашиваю вашего мнения и не прошу совета! Я только сообщаю вам, что выхожу замуж за Армана Давиля! И не надо причитаний, сестренка,- насмешливо обратилась она к Флоре, - это же я выхожу за него, а не ты, так что, пожалуйста, не волнуйся.
Объяснять сестрам что-то и спорить было бесполезно. Не могла же она сказать, что ей про будущего мужа известно все, от того, как он добился своего положения до того, что она для него, прежде всего близкий друг, а потом уже жена – в этом не было смысла. Они не поймут, да она и не стремилась к этому.
После свадьбы Оттилия очень быстро осознала, что не дождаться ей от мужа ответной любви, хотя бы даже и половины того, что она испытывает по отношению к нему. Она не отчаивалась, она…смирилась с этим. Она решила, что раз уж он не полюбит ее так, как она того хотела, то ей остается довольствоваться тем, что есть. Она нужна ему как помощница и соратница – пусть будет так. И она сделала все для того, что бы он привязался к ней как можно сильнее, что бы понял, что ближе нее нет и не будет у него человека. Она полностью поддерживала его во всех его делах и начинаниях: помогала убедить Его Величество в том, что введение этого налога именно сейчас необходимо государству, советовала, когда для подписания королем нового указа был наиболее благоприятный момент… Она даже мысли его научилась угадывать, и без жены канцлер чувствовал себя теперь как без рук. Она добилась своего. Можно сказать, что она даже слишком преуспела в этом…

 Отправлено: 19.12.06 18:19. Заголовок: Re:

Когда через два года после свадьбы Оттилия, наконец, поняла, что ждет ребенка, то почувствовала, что вот теперь-то она станет по настоящему счастливой. Рядом с ней будет человек, который будет частью ее, смыслом ее жизни. И он будет любить ее просто за то, что она есть. Она точно знала, что и она будет любить его и заботиться о нем, более того, она уже его любила. Это было совершенно необыкновенное чувство. Но видимо кто-то решил, что, не для нее это счастье.
Ребенок должен был родиться в октябре, и Оттилия с радостным волнением и нетерпением ожидала этого.
Тот жаркий августовский день, так же, как и день гибели матери, она помнила во всех подробностях, как будто это было всего несколько часов назад.
Вскоре после отъезда мужа из летнего замка, Оттилия пошла во дворцовый парк, на берег Жемчужного озера, которое было ближе всех к замку. Там в прохладной тени лип и вязов была ее любимая скамейка, где она обычно читала, или же просто отдыхала, наслаждаясь тишиной. Правда, в этот раз насладиться тишиной не получалось. Чуть поодаль, в увитой плющом беседке ее маленькие племянники затеяли не то игру, не то возню. Ей тогда нравилось наблюдать за их играми, так они бывали порою забавны. А еще с некоторых пор она полюбила, смотря на племянников, представлять своего ребенка, и это доставляло ей еще большее удовольствие. Но сегодня, похоже, между детьми в очередной раз пробежала черная кошка: судя по всему, в беседке разгорелась ссора. Громкие голоса разносились по всему парку.
-Мячик! Мой! – громко и отчетливо говорил двухлетний наследник престола Патрик – сын Эммы и Анри.
-Дай! Дай! – настойчиво требовала его кузина – дочь Флоры и полковника Теодора Альбина. Вслед за этим раздался громкий плач. Сестра с мужем разбаловали дочь дальше некуда, выполняя любые ее прихоти. Неудивительно, что раз она говорит «дай» и при этом не получает требуемого, то мгновенно начинается истерика. Оттилия поискала глазами Жаннет, няню Альбины, которая обычно присматривала за детьми на прогулке, но поблизости ее не оказалось. Где интересно носит эту дармоедку? Оставить детей без присмотра - неслыханно! Нет уж, к своему ребенку она и близко не подпустит эту бездельницу. Куда же, однако, она запропастилась?
-Жаннет! – позвала Оттилия, - Жаннет! – никакого ответа. Ну, пусть только появится, мало ей не покажется!
Крик и плач стали еще сильнее. Оттилия нехотя встала, отложила книгу и направилась в беседку. Осторожно держась за перила, поднялась по ступенькам.
-Ну, что тут происходит? – стараясь казаться строгой, спросила она, наклоняясь к Альбине.
-Тетя, мяа-а-а-чик, не-е-ет! – всхлипнула Альбина.
Оттилия подняла валявшийся подле девочки небольшой красный мячик, протянула его ей и сказала:
-Племянница, ну что за крик! Разве так ведут себя воспитанные барышни? Возьми свой мячик и немедленно перестань плакать, а то Патрик не будет водится с такой капризулей!
-Не-е-ет, тот! – продолжала плакать Альбина, показывая на зеленый мячик, который Патрик прижимал к себе. Красный же, который дала ей тетя, девочка отшвырнула, он запрыгал по ступенькам.
-Мячик. Хочу тот!
-Это мой! Свой есть – не уступал ей мальчик.
-Ай-ай-ай, Ваше Высочество – покачала головой Оттилия. – Как не стыдно! Вы же благородный кавалер, а благородные кавалеры должны уступать дамам, верно? К тому же, Альбина меньше Вас. Ну, не ссорьтесь, отдайте ей мяч, а она вам взамен даст свой. И можно будет играть дальше. Ведь лучше играть, чем спорить, не так ли? Патрик улыбнулся тете, кивнул и протянул Альбине свою игрушку.
-Что случилось? – в беседку запыхавшись, вбежала Жаннет.
- Случилось то, что Вы не выполняете своих обязанностей и бросили здесь детей одних,– резко повернулась к ней Оттилия.
-Простите, Ваша Светлость, я…
-Меня меньше всего интересуют Ваши оправдания. Вместо того, что бы заниматься детьми, Вы бог знает, где шляетесь! Учтите, если подобное повториться еще раз – пеняйте на себя. Как минимум, останетесь без места, ясно?
-Простите, Ваша Светлость. Этого больше не повториться, обещаю Вам, Ваша Светлость – пролепетала девушка.
Оттилия, считая этот инцидент исчерпанным, повернулась к ней спиной. Подобрав шлейф и взявшись за перила, осторожно стала спускаться по ступенькам. Одна. Вторая. Предпоследняя – третья. На ней – отброшенный Альбиной красный мячик. Оттилия не заметила его. Неожиданно нога, словно наступив на скользкий лед, потеряла опору. Холод по спине и сердце словно проваливается в какую-то бездонную пропасть. Еще миг, и она лежала бы на земле, но вовремя успела схватиться второй рукой за перила, но устоять все же не удалось, упала на одно колено, ударившись ногой о ступеньку.
-Боже, Ваша Светлость, Вы ушиблись? – бросилась к ней Жаннет.
-Нет,- каким-то глухим, почти что чужим голосом ответила Оттилия. – Все хорошо.
-Вы так побледнели! – продолжала лепетать Жаннет, помогая ей подняться.
-Ничего. Благодарю Вас, я просто испугалась немного. Соберите игрушки и займитесь, наконец, детьми.
И не обращая больше внимания на прислугу, пошла прочь. Она уже подошла к скамейке, где сидела четверть часа назад и где оставила свою книгу, как вдруг ее, словно раскаленным железом, пронзила насквозь ужасная боль. Пытаясь найти опору и ухватиться за что-то руками, сил держаться на ногах от этой боли не было никаких, опустилась на колени. Глаза застилал кроваво-красный туман, сквозь который она видела чьи-то испуганные лица, с трудом различала голоса и слышала свой собственный крик. Потом чьи-то сильные руки подхватили ее, и она словно провалилась в какую-то темную черную бездну. Дальше она помнила только эту темноту, которая словно затягивала ее, не отпускала, и дикую, мучительную боль. Кажется, слышала она, как гулко стучали по капли дождя по крыше, как будто во сне, сквозь дымку видела чьи-то лица, кто-то сильно сжимал ей руку и говорил что-то. Что? Она не могла вспомнить. Было это, или привиделось ей, она тоже сейчас не могла бы сказать точно. А потом словно туман рассеялся перед глазами, она увидела потолок своей спальни в летнем замке, солнечный луч, тщетно пытавшийся проникнуть в комнату сквозь плотно задернутую портьеру, и лицо незнакомого склонившегося над ней человека. Где она? Что с ней? Слова давались ей с трудом. Вдруг – прозрение, и сильнее боли, сильнее огня обожгла мысль – ребенок! Ее ребенок. Где он? Что с ним?
По одному только взгляду доктора он поняла все. У нее нет больше сына. А она даже не смогла взглянуть на него. Хотя бы один раз.
Она отвернулась, что бы доктор не видел ее слез. Сдерживала их все время, пока ее навещали муж и сестры, что-то говорили ей, пытались утешить, она не слушала и не слышала. Ей не нужды были утешения. А, оставшись одна, она давала своим слезам волю. С тех пор она не плакала больше. Она разучилась плакать.
С того дня в душе ее что-то умерло, и она жила будто хорошо отлаженный механизм, не знающий сбоя. Она по прежнему занималась делами мужа, во всем ему помогая. Это занимало теперь всю ее жизнь, больше у нее ничего не было. А еще она теперь просто не могла спокойно смотреть на племянников, в памяти снова и снова вставал тот день и та боль. Кроме того, всякий раз, как она видела их (особенно Патрика), она начинала думать о своем сыне, о том, каким он был бы сейчас, поэтому она стала избегать лишних встреч с детьми, делала вид, что не замечает их. Так ей было легче справится с болью и горечью утраты.
Она порою сама не могла понять, что с ней происходит. Ее постоянно мучила какая-то усталость, а в душе снова поселилась безысходная пустота. Она сама за собой замечала, что стала раздражительной. Ее выводила из себя та жизнь, которую вели при дворе: бесконечные балы, праздники, карнавалы и представления буквально вызывали нервные судороги. Ужасно бесило то, что приходится бывать там и изображать из себя светскую любезность, а уж при виде новой забавы Их Величеств - кукольного театра этого наглеца Жан-Жака она с трудом сдерживала себя, из последних сил изображая равнодушие. Чувствовала, что еще немного, и она сорвется. А больше всего выводило из себя то, что муж совершенно не обращал на все это внимания, то ли смирясь, то ли принимая как должное, что над ним весь двор потешается. Мало того, что Его Величество просто ни в грош его не ставит, заявляя при всех, что, вводя новые налоги, канцлер старается только для себя, так еще и поощряет этого шута! Неслыханно! И это после того, как муж фактически усадил его на трон. А впрочем, если ему самому все равно, то, что уж говорить о прочих. Вот поэтому-то и сорвала она на муже злость в тот день, когда король отказался какой-то там смертный приговор утвердить. Поэтому так желчно она заметила Давилю, что тому скоро придется у придворного шута просить позволения сесть. Она была слишком раздражена и раздосадована, вот и сорвалось тогда с ее губ это: «У тебя есть выход – убей его!».

Когда Давиль рассказал ей свой план, она сначала оторопела. Слушала, не в силах вымолвить ни слова, и только чувствовала, как холодели руки. Слишком ясно она сознавала, что изменить что-то она не сможет. Давиль решил все окончательно и бесповоротно. И за себя и за нее. И он все равно не отступится. Выходит, ей тоже ничего не остается.
-Да, у меня не было иного выхода, Давиль, и ты знал это. Слишком хорошо знал ты, что никуда я теперь не денусь, и раз я нужна тебе, то буду рядом. Вот мой крест – быть рядом с тобой. С первой встречи поняла, что с тобой я навсегда и во всем. И с тех пор иду этой дорогой, не сворачивая. Да и сворачивать-то поздно. Я могла бы свернуть тогда, приняв тот перстень. Но я не сделала этого, потому что знала, что скорее умру, чем останусь с тем, кого не люблю. Не было бы мне тогда ни секунды счастья. А так…хоть какие-то крохи перепали. Как там священник говорил при венчании? «И в горе и в радости». Но как-то сложилось, что мало ее было, радости. И все же, я была тогда счастлива, потому что надежда у меня была. Хотя я знала, с самого начала знала – мне для этого даже роза из дурацкой сказки Жан-Жака не нужна – что нет в твоем сердце любви ко мне. Но все равно, тогда я еще надеялась. Ждала, что однажды ты прозреешь. Увидишь, поймешь, как сильно я тебя люблю. И растопит моя любовь этот лед, ведь даже железо плавится. Но нет. Ты не увидел, не понял. Я для тебя навсегда останусь помощником, соратником – жилеткой, в которую можно поплакаться. Поэтому ты так испугался той ночью – не меня оплакивал и потерять боялся, а себя прежде всего жалел. Себя. Потому что пришлось бы снова стать одиноким и никому не нужным. А это страшно, особенно когда знаешь, что это такое – иметь рядом преданного друга. Именно так. Друга. Вот кем я была и навсегда останусь для тебя. Да, в этом моя главная заслуга. Это самое большое, что я могла сделать. Я заставила-таки тебя полюбить себя, пусть не сердцем (до сердца твоего я не достучалась), но разумом. Я сделала все для этого, теперь вот даже сообщницей твоей стала. Но я ни о чем не жалею, я знала, на что иду.
А может, и нет тут вовсе твоей вины, что не в силах ты понять и оценить мое чувство. Ведь когда-то давно любовь ранила тебя. Почти смертельно. А после иссушила твое сердце, как палящее солнце землю, не оставив места для новых всходов. Вот и со мной происходит то же. Точно так же сжигает и сушит мою душу это чувство. Скоро оно совсем сожжет ее. Дотла. Смерть нашего мальчика и так почти все уничтожила, а скоро совсем ничего там не останется, кроме пустоты. Любовь, возможно, «движет солнца и светила» и не исключено, что она может сделать человека счастливым. Но нам с тобой она почему-то не принесла счастья. Видишь, даже в этом мы с тобой схожи, значит, судьба такая нам - идти рядом… Выходит, пути иного не было, и сомневаться не стоит.
Через несколько часов ты станешь мне еще ближе. Не любовь, так преступление свяжет нас еще сильнее…
Да… До интриг, до преступления довела меня любовь к тебе. Ты сказал, что мы власть неограниченную получим, что возможно, рано или поздно дашь мне корону. Что ж…пусть будет так. Пусть говорят, что перед истинной любовью ничто все короны мира, но, раз не дождалась я от тебя любви, то получу хотя бы корону. Неравный обмен, но должна же я, в конце концов, получить хоть какую-то награду за все.
Господи, о чем я думаю? Ведь через несколько часов…

6
Хлопнула дверь, прервав ее мысли. Оттилия вздрогнула и обернулась.
-Ты еще здесь? – с порога спросил канцлер. – Я думал, ты уже внизу.
Что с тобой? – спросил он, заметив вдруг какой-то, такой несвойственный ей растерянный и задумчивый вид.
-Я? – слегка встряхнув головой, прогоняя все еще теснившиеся там воспоминания, переспросила Оттилия. – Я готова. Просто… я ждала тебя. Мне не хотелось спускаться одной.
-Тогда идем? – сказал канцлер и протянул жене руку.
-Подожди… Послушай, Давиль, ты…ты уверен, что мы должны…что это необходимо?
-Ты боишься? – посмотрев в ее большие бездонные глаза, спросил муж.
-Да, боюсь, - призналась она. На словах все просто, но на деле…
-Я понимаю тебя, Оттилия. Это нелегко, я знаю, но поверь, на деле это ничуть не сложнее. И потом, - четко и ясно, словно учитель, растолковывавший урок нерадивой ученице, говорил Давиль. – И потом, ты же прекрасно знаешь, отступать теперь поздно. Не волнуйся. Все пройдет, как должно.
Нам пора. Идем.
-Да, ты, как всегда, прав, - ответила Оттилия, окончательно справившись с волнением, и прогнав все ненужные мысли и сомнения.- Идем, - сказала она, беря мужа под руку.

Разгорался погожий весенний день: ярко светило солнце, весело звенели трели птиц в теплом утреннем воздухе.
Под стук колес, топот копыт и веселый гомон, королевский кортеж выезжал из городских ворот. Повернув на запад, по широкой проселочной дороге направлялся он в сторону границы, к лесу, прямиком к одному из самых живописных мест, носящему название Кабаний Лог, где должна пройти большая королевская охота.
Переговаривались между собой егеря, то и дело отвлекаясь на что, что бы проверить не отстала ли от своры иная борзая; гарцевали на лошадях, красуясь перед дамами, придворные кавалеры; дамы прятали под широкими полями шляп смущенные улыбки; весело смеялись над чем-то в своем фургоне Жан-Жак и его жена Мари. Жан-Жак взял гитару, и полилась из фургона грустная мелодия. В королевской карете Эмма и Флора занимались тем, чем всегда занимаются молодые матери, собравшись вместе: сетовали друг другу на показы своих отпрысков; сами отпрыски сидели напротив. Альбина показывала Патрику свою новую куклу, а тот говорил ей, что кажется, придумал новую игру. Время от времени Его Величество, ехавший рядом с каретой и беседующий с полковником Теодором, почему-то притихшим и слегка рассеянным сегодня, наклонялся, заглядывал в окно кареты и обменивался репликами с женой и свояченицей.
В ехавшей следом за королевской карете канцлер и Оттилия сидели молча. Канцлер был абсолютно спокоен, с невозмутимым видом смотрел он в окно на проплывающий мимо пейзаж и слушал доносившуюся из фургона Веснушки песню. Жан-Жак и Мари очень красиво, на два голоса, пели свою любимую - Песню о Волшебной Розе:
Там где она расцветает
Там никто не солжет
Там никто никогда не солжет
Лишь звезды небесные знают
Где она расцветет…
-А если бы такой цветок существовал на самом деле, плохо бы нам пришлось. Но это, к счастью, всего лишь сказка, - усмехнулся про себя канцлер.
Повернув голову, он посмотрел на красивое, хотя и слегка бледное лицо жены. Оттилия сосредоточенно рассматривала кончики пальцев своих сложенных на колене рук. Как ни старалась, все же ей трудно скрыть волнение. Но она умница, она не подведет, справится – думал канцлер. Почувствовав на себе взгляд мужа, Оттилия подняла голову, взгляды их встретились, и они с минуту, не отрываясь, пристально смотрели друг другу в глаза. Слова были не нужны. Они поняли все и так. Канцлер только слегка кивнул жене и крепко сжал ее руку. Оттилия в ответ чуть улыбнулась одними уголками губ.
Королевский кортеж все дальше и дальше отъезжал от города, оставляя позади городские стены.
А в Кабаньем Логе двое в масках уже были наготове.
Оставалось совсем немного…

План почти безупречно был претворен в жизнь, и через три часа, как и говорил канцлер, все было кончено.
Хотя… ему ведь не дано было знать тогда, что вот теперь-то все только начиналось…


КОНЕЦ

 Отправлено: 20.12.06 15:59. Заголовок: Отличный...

Отличный фик!
Я всегда знала, что у Светика талант:) ещё судя по её высказываниям на форуме. Владение языком - безупречное!

 Отправлено: 20.12.06 18:31. Заголовок: Re:

Admin, большое спасибо за проделанную Вами работу по размищению моего опуса
И как здорово, что теперь есть отдельная "комната" для фанфиков.

Тэкс...что-то я смотрю по просмотрам сей темы, что читать-то читают, а высказаться? Ну хоть пару фраз, а?
Буду очень благодарна...
Zoe, тебе - большое спасибо И возвращаю комплимент - твой фанфик тоже превосходен и обещает быть оччень интересным

 Отправлено: 20.12.06 21:28. Заголовок: Re:

Светик пишет:

цитата:

Ну хоть пару фраз, а?

Ну, мое мнение уже известно. :))) Фанфик замечательный - и по слогу, и по смыслу, и по своей близости к духу сказки. И тема фанфика оригинальная, так что он прекрасно дополняет сам фильм.

 Отправлено: 20.12.06 21:45. Заголовок: Re:

Sierra пишет:

цитата:

Ну, мое мнение уже известно. :)))

Sierrочка, так к вам с Zoe вопросов нет - кроме благодарности за отзывы - никаких замечаний
Просьба ко всем остальным, кто взял на себя труд ознакомиться, чиркнуть тут отзыв. А то куча просмотров и так мало откликов:(( А впрочем...думаю, что все будет:)). В конце концов, фик в сети всего вторые сутки....

 Отправлено: 20.12.06 22:25. Заголовок: Re:

Светик, очень интересно.
Только Анри и Эмма какие-то "не типичные" получились, надо переварить эту информацию.

 Отправлено: 21.12.06 08:20. Заголовок: Re:

Schenja пишет:

цитата:

Только Анри и Эмма какие-то "не типичные" получились

А это хорошо, или плохо?
Просто, во-первых, дело в том, что когда-то здесь была высказана мысль, что про них мы знаем очень мало, вернее, даже свовсем ничего не знаем, и не известно, какими они были на самом деле. А во-вторых, я жуть как не люблю приторно-сладких от начала до конца положительных героев, у которых на лбу крупными буквами напечатано: "положительный герой" - весь в белом, только крыльев за спиной не достает:)) (впрочем, черно-отрицательных, без единого проблеска, не люблю также). Так вот, подумалось, что будет штамп, изобрази я короля с королевой подобным образом. И захотелось показать их обыкновенными людьми. Со своими достоинствами, недостатками, слабостями...Все мы не без слабостей. И все делаем ошибки.
Так что, даже и не знаю, насколько они нетипичны...
Анри - человек бесспорно неплохой, но из-за своей молодости и некторой наивности, что ли, он втянут в заговор против брата и оказывается беззащитным перед обстоятельствами. А вернее, перед волей более сильного и опытного в искусстве дворцовых интриг человека, каким является старый канцлер. Да, думал он в тот момент о себе в первую очередь. А возможно, в первые минуты до конца и не осознавал, чем все закончится. Но и винить его за это тоже нельзя.
Эмма. Мне кажется, что и ее поступки все понятны и объяснимы. Она стремится "удрать из глуши, чтобы блистать при дворе" - по-моему, желание очевидное. Эгоистично? Возможно. Но ей же всего 18 лет... Хочется счастья, так сказать в личной жизни:)), прЫнца на белом коне. И ей везет в этом. Но любовь ее к Анри искренняя, настоящая...
Что же до отношений с сестрами, особенно с младшей, то тут тоже все просто: здесь элементарная ревность и обида, что той материнской любви и ласки досталось больше. Но ее вины тут, как понимаете, нет, ни капли.
И она тоже в принципе неплохой человек...
Во всяком случае, мне видилось нечто подобное.
Так. Пора заканчивать. А то я накатала уже столько, что это занимает места в два раза больше, чем данные герои присутствуют в рассказе:))

 Отправлено: 21.12.06 22:43. Заголовок: Re:

Светик пишет:

цитата:

это хорошо, или плохо?

Не знаю. перечитаю еще пару раз на свежую голову и тогда определюсь.

 Отправлено: 22.12.06 14:37. Заголовок: Re:

Светик еще не дочитала...надо как-то переварить всю эту историю...как дойду до финала, черкну ееще....молодец!!!!!
смущает, что все на престол попали только благодаря такому страшному греху... жаль!!! получется, что все наше Абидонское государство изначально только и делало , что жилло во лжи и предательстве...
-смайлик в тему....

 Отправлено: 22.12.06 15:30. Заголовок: Re:

Фэмми пишет:

цитата:

что все на престол попали только благодаря такому страшному греху... жаль!!! получется, что все наше Абидонское государство изначально только и делало , что жилло во лжи и предательстве

Ну не все предположем, это только небольшой период... В принципе-то, ничего в этом удивительного нет. Такое имело место быть не только в абидонском гос-ве...

 Отправлено: 22.12.06 16:17. Заголовок: Фэмми...

Фэмми, а что это у тебя предпоследний смайл так красноречиво чихает? и корона ему явно велика... что за намёк?:)))))))

 Отправлено: 22.12.06 17:28. Заголовок: Re:

Светик пишет:

цитата:

Sierrочка, так к вам с Zoe вопросов нет - кроме благодарности за отзывы

А мы на всякий случай и в этой теме отметились :))) Потому что хороших слов никогда не бывает много.
Светик пишет:

цитата:

А то я накатала уже столько, что это занимает места в два раза больше, чем данные герои присутствуют в рассказе:)

Наоборот, очень интересно узнать, как сам автор видит и оценивает собственных героев. :) Узнать, так сказать, мнение из первых рук :)))

 Отправлено: 23.12.06 10:27. Заголовок: Re:

Светик, очень интересно! И слог прекрасный, соглашусь с предыдущими ораторами. "Ах, не опишет и перо, какой восторг в груди Пьеро"!

 Отправлено: 23.12.06 15:24. Заголовок: Re:

Светик , я наконец прочла полностью, ты - молодец! На мой взгляд, очень целостная концепция, я воспринимаю твой фанфик как самостоятельное произведение. А еще у тебя очень интересный язык, по отдельным фразам на форуме это не так заметно, как в целом произведении.

 Отправлено: 23.12.06 18:43. Заголовок: Re:

Amora, STOLIK, Фэмми, девочки, спасибо всем
Кстати, STOLIK, очень милая аватарка

 Отправлено: 24.12.06 18:39. Заголовок: Re:

Светик пишет:

цитата:

Кстати, STOLIK, очень милая аватарка

Светик , спасибо, это я собственной персоной :)))))))))))))))

 Отправлено: 25.12.06 20:32. Заголовок: Re:

До конца еще не дочитала. Сессия начинается... Но могу уже сейчас сказать:"ПРЕВОСХОДНО!!!!!!!!!!!!"
Очень красиво написано. Когда дочитаю до конца, напишу более развернутое мнение.
Светик, ты молодец!

 Отправлено: 28.12.06 18:29. Заголовок: Re:

Здорово!
Что особенно понравилось, так это диалоги. Очень неплохие, ко всему с юмором. Фраза про то, что "убийство свершится гораздо раньше, чем полковник думает", вообще хороша.
Смущает разве что тот концепт, что законным наследником был Анри, а не Эмма - принцессой. В случае гибели Анри, трон перешёл бы к любому кровному родственнику, дабу не случилось гибели династии. Если же законного наследника не осталось, след-но произошла гибель всей семьи и право на трон имеет любой (!), кто приближён к трону.

Подписываюсь под теми высказываниями, что у тебя очень хороший язык. Сильно написано.

 Отправлено: 28.12.06 22:08. Заголовок: Re:

Черт возьми! До чего ж приятно, когда тебя хвалят
И вдвойне приятно, что мой рассказ кому-то понравился. Вообще, до сих пор не пойму, как я решилась на то, что бы представить свою писанину на суд, так сказать, общественности Я уже говорила, что раньше я никому и никогда не показывала того, что писала. Хоть и писала-то немного:)) А здесь... Атмосфера просто очень теплая и душевная. Вот и осмелела
Еще раз огромное всем спасибо!
Mias, твого отзыва очень ждала:))
Mias пишет:

цитата:

законным наследником был Анри, а не Эмма - принцессой.

Так мы же обсуждали, что в принципе могло быть и так, и этак. И потом, у нас же не историческая хроника Поэтому, мы можем позволить себе определенные вольности. Тем более, что эстетика этого удивительного фильма это в определенной мере допускает.

Анабель, удачной сессии!

 Отправлено: 12.09.07 21:32. Заголовок: Re:

Давненько не комментирвался этот фанфик. Я вот только сейчас взялась читать, дошла до середины и пока очень нравится. Единственное замечание - в повести Полонского Теодор был более решителен, говорил что-то типа "стреляйте, режьте, что хотите делайте, только чтоб кони остались целы"

сцена беседы канлера и Оттилиии с Теодором очень непокидайская получилась - по-моему, в фильме смотрелась бы очень органично

 Отправлено: 12.09.07 22:07. Заголовок: Re:

Ribera так Светик вроде не Полонский...

 Отправлено: 12.09.07 22:11. Заголовок: Re:

В фильме этот момент из повести убрали. А фанфик вроде как писался по фильму, так что все тут, ИМХО, достоверно

 Отправлено: 12.09.07 22:32. Заголовок: Re:

ну, если по фильму - тогда вообще всё тип-топ

 Отправлено: 13.09.07 18:48. Заголовок: Re:

сегодня дочитала. Прям триллер, очень интеерсно, хотя заранее известно, чем всё закончится! Столько историй, столько героев! С троном вообще такая чехарда...

по поводу Теодора мнение моё всё-таки прежним останется - в кино он тоже не такой трусливый и заикающийся, и над канцлером прикалывается, и Оттилию за попу щиплет... А вот версия про двоежёнство - понравилась

про Оттилию и канцлера - как я надеялась, что у них будет любовь... когда читала историю канцлера - ещё ничего, но над описанием потери ребёнка в истории про Оттилию чуть не расплакалась

про родителей Патрика - всё-таки не хочется думать, что они были не очень хорошими людьми... хотя - автор в своём праве придумать любую историю

вот если бы эту сказку расписать подробнее, думаю, получилась бы хорошая книжка

 Отправлено: 13.09.07 19:21. Заголовок: Re:

Ribera пишет:

цитата:

Давненько не комментирвался этот фанфик.

Даа...давненько:)) Спасибо, Ribera, за то, что вспомнили о нем, обратили внимание, прочли и откомментировали:))!

ну ираз такие дела у нас:))), то я тоже чуть откомментирую:))

Ribera пишет:

цитата:

Единственное замечание - в повести Полонского...

Ну...во-первых, как правильно сказала Мэй ли, у меня другая фамилия:)), не Полонский:)). И я, в общем-то, и не претендую:)), упаси Господи! - о чем говорила уже неоднократно:))). Во-вторых, я прекрасно помню повесть и эту фразу Теодора.:)
Просто, опять-таки, тут уже все объяснила Sierra: ориентировалась я на фильм и только. Повесть я прочла позже - уже после написания фанфика. И если уж на то пошло, то в повести Патрик старше Альбины на 4 года. А в кино они ровесники. И в подавляющем большинстве фанфиков (ну и в этом, соответсвенно) тоже.

Ribera пишет:

цитата:

по поводу Теодора мнение моё всё-таки прежним останется - в кино он тоже не такой трусливый и заикающийся

Ээээ...а это...где он там "трусливый и заикающийся"?
Он не трусливый. Нет. Он просто...запутавшийся вконец в своей собственной жизни. Чем и воспользовались, чтобы втянуть его "в темное дело". И самое главное - он боится потерять семью - Флору и Альбину, которые, как там ни крути, ему очень дороги. И на этом тоже сыграл Канцлер. Это разве противоречит фильму?;)))
Ribera пишет:

цитата:

и над канцлером прикалывается

Так это через 16 лет! А за это время...мноооого воды утекло:))).

Ribera пишет:

цитата:

про Оттилию и канцлера - как я надеялась, что у них будет любовь...

Не поняла. А у меня там что? Не любовь?:)) Ну со стороны оттилии во всяком случае:)).

Ribera пишет:

цитата:

про родителей Патрика - всё-таки не хочется думать, что они были не очень хорошими людьми.

Я там объясняла выше по поводу родителей Патрика. Они вовсе не "нехорошие люди". А как раз-таки наоброт:)).
Процитирую.:)) саму себя:)))

цитата:

Анри - человек бесспорно неплохой, но из-за своей молодости и некторой наивности, что ли, он втянут в заговор против брата и оказывается беззащитным перед обстоятельствами. А вернее, перед волей более сильного и опытного в искусстве дворцовых интриг человека, каким является старый канцлер. Да, думал он в тот момент о себе в первую очередь. А возможно, в первые минуты до конца и не осознавал, чем все закончится. Но и винить его за это тоже нельзя. Эмма. Мне кажется, что и ее поступки все понятны и объяснимы. Она стремится "удрать из глуши, чтобы блистать при дворе" - по-моему, желание очевидное. Эгоистично? Возможно. Но ей же всего 18 лет... Хочется счастья, так сказать в личной жизни:)), прЫнца на белом коне. И ей везет в этом. Но любовь ее к Анри искренняя, настоящая...

Ribera пишет:

цитата:

вот если бы эту сказку расписать подробнее, думаю, получилась бы хорошая книжка

Да куда уж подробнее-то:)))) ИМХО, дальше уже некуда:))). Все сказано.

 Отправлено: 13.09.07 19:58. Заголовок: Re:

Светик пишет:

цитата:

Не поняла. А у меня там что? Не любовь?:)) Ну со стороны оттилии во всяком случае:)).

да, со стороны Оттилии - любовь, но хотелось бы, чтобы и канцлер что-то чувствовал... хотя, с его характером - это вряд ли возможно, если только в раней юности

про Эмму и Анри - ну вот по моей личной оценке обстоятельства не всегда всё оправдывают. Ну Эмма, ладно, по мелочи - обобрала сестру, устроилась при дворе, но никто от этого не пострадал. Но Анри... Вот если он "человек бесспорно неплохой", то что в нём хорошего?